Семь дней. У нас осталось всего семь дней.
"София, милая, что с тобой?" – баба Нина тронула меня за плечо. – "Ты белая как мел!"
Я молча протянула ей письмо. Села прямо на пол среди цветов – ноги не держали. Орхидеи, которые мы недавно спасали от потопа, только-только пошли в рост. Розы готовились цвести. На верстаке ждал недоделанный свадебный букет…
"Это конец," – прошептала я. – "Всё зря. Все наши протесты, все попытки…"
"София…"
"Знаешь, что самое страшное?" – я провела рукой по старой стене, по знакомой с детства трещинке в штукатурке. – "Я ведь правда поверила. После того потопа, когда он помогал… Когда говорил про своего деда и орхидеи… Я думала, в нём проснулась совесть!"
Злые слёзы жгли глаза. Я вскочила, начала метаться по мастерской, хватая то одну, то другую вещь. Бабушкины альбомы, старые открытки, засушенные цветы – куда всё это девать? Как упаковать целую жизнь в картонные коробки?
"Надо что-то делать," – баба Нина пыталась меня успокоить. – "Может, адвоката…"
"Какой адвокат?! Ты видела подписи? Печати? Всё законно! Всё чертовски законно!"
Я рванула на себя ящик комода – тот самый, где хранились самые важные вещи. Фотографии выпорхнули, разлетелись по полу. Вот бабушка в день открытия мастерской. Вот я, пятилетняя, с огромным букетом пионов. Вот…
Звякнул колокольчик. В дверях стоял курьер с ещё одним конвертом. Официальным. С печатями.
Я даже не стала его открывать.
Вечер
Моросил мелкий дождь, но я не замечала. Сидела в самом дальнем углу парка, где деревья образовывали живой шатёр, и рисовала. Точнее, пыталась. Карандаш не слушался, линии выходили рваными, злыми.
"София?"
Его голос. Конечно. Кто ещё мог найти меня здесь?
"Уходите," – я даже не подняла головы. – "Вы победили, господин Северов. Можете праздновать."
"Я искал вас…"
"Зачем? Хотите лично убедиться, что я получила ваши бумаги? Получила. Можете быть спокойны."
"София, послушайте…"
"Нет!" – я вскочила, ткнула в него альбомом. – "Это вы послушайте! Вы же не просто здание сносите – вы убиваете память! Историю! Вы… вы…"
Голос сорвался. Слёзы, которые я сдерживала весь день, хлынули потоком. Колени подогнулись, и я бы упала, если бы не его руки.
Он просто поймал меня. Крепко обнял, прижал к груди. От его пиджака пахло дождём и дорогим парфюмом. Абсурдно, но первой мыслью было – испачкаю костюм красками…
"Тише," – его голос звучал непривычно мягко. – "Тише, маленькая…"
Я уткнулась носом в его плечо и разревелась как ребёнок. Все страхи, вся боль последних недель прорвались наружу. А он просто держал меня, гладил по волосам и молчал.
Не знаю, сколько мы так простояли. Дождь усилился, но под кронами деревьев было сухо. Только редкие капли пробивались сквозь листву, падали на страницы раскрытого альбома, размывая рисунок.
"Простите," – я наконец отстранилась, утёрла глаза рукавом. – "Я вся в красках… испортила ваш костюм…"
"К чёрту костюм," – он достал из кармана идеально белый платок. – "Вот."
Наши пальцы соприкоснулись. Я подняла глаза – и замерла. Он смотрел так… странно. Будто впервые по-настоящему видел меня.
"София, я…"
Где-то вдалеке залаяла собака. Момент разрушился. Роман отступил на шаг, одёрнул пиджак.
"Я провожу вас домой."
"Не стоит," – я покачала головой. – "Я сама."
Он кивнул. Помог собрать рассыпавшиеся рисунки. Протянул альбом.
"Спасибо," – прошептала я. И мы оба знали, что не за альбом.
Он ушёл, а я ещё долго стояла под дождём, прижимая к груди его платок. Белый шёлк пах его парфюмом и почему-то горчил.
