Что-то недоброе было в этом райском уголке. Шептались: пробуждается там по ночам само Зло.
Кто-то клялся, что видел патрулирующим периметр своего погибшего в гражданскую войну отца или деда, другие – что бродят по лесу древние люди, волосатые, на обезьян похожие и ухают будто бы прям почти по-человечьи. А известный всем забулдыга Семеныч на кресте божился: мол на песчаном берегу, в полнолуние, пили горькую Есенин с Маяковским, пели песни похабные, а как увидели его – к себе стали звать. Никто, конечно, не поверил, но с тех пор Семеныч до конца жизни «завязал».
Иногда за ворота въезжали тяжелые «паккарды» или «линкольны». На приступке у задних дверей стояло по охраннику в форме НКВД с автоматом, нацеленным в сторону от автомобиля. За открывавшимися воротами, перед уже подъезжавшей машиной, расстилалась заасфальтированная дорога, ведущая на огромный плац.
В любую погоду, в любое время года здесь было чисто убрано и – ни единой живой души.
Машина останавливалась у здания штаба. Предупрежденный водитель узнавал его по двум колышущимся по бокам алым знаменам. Вывесок на этом бетонном, сером, одноэтажном, с единственным окном, здании не было.
При входе посетителя охрана занимала пост у двери. Гость заходил и исчезал, иногда, бывало, на несколько дней. В таких случаях приезжала сменная машина с новым караулом.
А бывало и так, что привозили кого-то, одетого в маску, и уезжали, оставив его навсегда за толстой дверью, обитой серебристыми металлическими пластинами.
Здесь стояла плотная тишина, нарушаемая лишь тихим урчанием автомобильного мотора и шуршанием шин.
…Сегодня к куратору таинственного Хранилища прибыл тот, кого ближайшее окружение Сталина знало под фамилией Кнопмус. Положив руку на плечо встречающего, мягко произнес:
– Можешь час побыть самим собой, Зафаэль.
– Мой Абрасакс добр и великодушен, – ответил почтительно поклонившийся мужчина.
– Пока не забыл, вот возьми, – прибывший протянул куратору небольшую коробочку, – тут амулет для Кобы, заряди года на четыре. И еще, подготовь новый дьюар, скоро в нашей коллекции ожидается пополнение.
В чем-то они были схожи. Зафаэль, назвавший Кнопмуса Абрасаксом, тоже имел ярко выраженные восточные черты. Но его лицо, плоское как блин, с бледной, до синевы кожей, широким носом и волевым подбородком, никогда не выражало никаких эмоций. Глаза слепыми выцветшими бельмами взирали на окружающих из-под широких, но коротко стриженых темных бровей. Тонкие губы почти не раскрывались при разговоре, а голос звучал тягуче, с металлическим скрипом.
Был он одет в белоснежный крепдешиновый костюм, под которым матово блестела черная рубашка с широким воротом, и тонкой ниткой сползал хрустящий серебристый галстук. На ногах сияли лаковые остроносые туфли.
На Кнопмусе сегодня был оливковый френч, ставший за последние годы для него второй кожей, и хромовые сапоги.
– Будет исполнено. И да, если мой Абрасакс позволит, с вами хотел поговорить старый друг.
Тот благосклонно кивнул.
Из темноты пещеры с высокими сводами, освещаемыми лишь тусклым светом редких факелов, к ним вышла навстречу огромная собака, внешне чем-то напоминавшая ротвейлера, но с непропорционально большой приплюснутой мордой.
Подняв умные глаза на Кнопмуса, она издала ряд щелкающих звуков.
– Извини, но мой ответ «нет». Погоди, осталось буквально несколько лет, и будет тебе столько работы, что сам запросишься обратно, – ответил Хранитель.
