Сплюснутое лицо с синеватым отливом вызывало дурноту, поэтому лейтенант предпочел повернуться в сторону начальства.
«Не часть, а какой-то пьяный притон, – подумал Зафаэль, – все с утра перегаром на километр воняют. Хотя, что им еще в этой дыре то делать, кроме как пить?»
– Аркадий, с тобой побеседует капитан Зафаэль, он по твою душу. Ничему не удивляйся, приказ командования.
Гость не стал ходить вокруг да около, сразу перешел к сути, проскрипев:
– Говорят, вы знаете японский?
– Так точно, – ответил Стругацкий, – окончил Институт военных переводчиков.
– Хорошо язык знаете? – уточнил капитан.
– Прилично, не жаловались.
Зафаэль встал, подошел к Аркадию. Посмотрев пристально своими бельмами ему в глаза, сказал:
– Собирайтесь. Вещей, кроме белья и мыльно-рыльных, не брать. Вас обеспечат.
– Слушаюсь, – отрапортовал лейтенант, взглянув мельком на Берникова. Тот кивнул ему, а Стругацкий развернувшись к выходу подумал: «Ну и дела. Неужели сбылась мечта идиота? Я, наконец, увижу Японию?».
Москва, 1938 год
– Скажи, дорогой, на кого ты все-таки работаешь?
Глаза Сталина сверкали желтыми семафорами, прокуренные зубы скалились, как у дикого зверя. Он стоял, опершись руками о стол, и с гневом буквально выплевывал слова в лицо Кнопмусу.
Тот спокойно достал платок, демонстративно вытерся, брезгливо отбросил его в сторону.
Заметил:
– Не стоит со мной разговаривать в подобном тоне.
Сталин яростно стукнул по столу так, что часть документов и вещей полетели на пол, а чернила выплеснулись на зеленое сукно.
– Это я решаю, в каком тоне с кем говорить. Я! Что ты мне недавно говорил про Хранилище, а? – вкрадчиво зашептал он. – Напомнить тебе? Ни мне лично, ни партии, ни стране, вы не угрожаете! А что вчера была за акция?
– Какая акция? – удивился Кнопмус.
Сталин зло махнул рукой.
– Не надо, не надо. На взлетном поле.
– Иосиф Виссарионович. Только в моём, а вернее в распоряжении Хранилища, около ста подконтрольных аэродромов. И это – лишь по Союзу. Сколько по миру, позвольте, умолчу. Конкретизируйте, с чем связана столь необычная для вас вспышка гнева.
Вождь почувствовал, что переборщил.
Внутренне выдохнув, сел, помолчал пару минут, ожидая, когда перестанет трясти от бешенства. Затем, уже взяв себя в руки, наклонился и поднял упавшую трубку. Набив и раскурив, пыхнул дымом, собрался с мыслями.
– Что было в Тушино вчера, знаешь?
– Конечно. «И—180» Чкалов должен был испытывать. Испытание прервали.
Сталин вновь не выдержал и уже второй раз сорвался, стукнув кулаком по столу:
– Кто?!
– Ну уж, во всяком случае, не я. Если помните, в этот день ваши же научники слушали мою лекцию в химической лаборатории. Кстати, из пятнадцати человек там было только десять ученых, остальные – чекисты Берии. Спросите у них.
– Спросим, Юрий Альфредович, уже спрашиваем. Все арестованы. А этот, как его, – Сталин изобразил забывчивость и щелкнул пальцами, – такой, мутноглазый и бледнолицый убийца?
– Зафаэль? Ну что вы. Во-первых, он не убийца. То, что по вашей же кстати просьбе, иногда проводит вивисекцию среди партийного аппарата, так только потому, что не считает этих особей за людей. Он – крупный ученый, у него свои интересы в данных акциях. А во-вторых, видимо плохо умеете допрашивать. Зафаэль был в лаборатории вместе со мной. Еще вопросы?
Уже полностью успокоившись, вождь сидел в кресле, откинувшись на спинку, и мирно дымил в потолок. Уняв приступ паники, накативший еще вчера, с улыбкой сказал:
