Но как раз в 1922 году начали активно действовать гражданские законы. Формально, без решения суда, теперь нельзя было кого-то расстрелять или посадить в тюрьму. А с точки зрения здравомыслящего судьи, доносы не выглядели убедительными.
Однако в ГПУ было известно, что губернский штаб ЧОН тоже глубоко оскорблен приездом Голикова. Чекисты понадеялись, что Какоулин их поддержит. Такая солидарность была необходима еще и потому, что без согласия Какоулина начальника боевого района нельзя было арестовать.
…У подъезда штаба ЧОН остановился потрепанный «форд» с брезентовым верхом. Всему Красноярску было известно, что по ночам на этой машине чекисты увозят арестованных. В то утро «форд» никого не забрал, а привез фельдъегеря. Он передал дежурному по штабу картонную папку и отдельно засургученный пакет на имя командующего.
Какоулин вскрыл пакет. Начальник губернского управления ГПУ Щербак просил разрешения на арест Голикова на основе представленных документов.
Командующий взял в руки папку. На обложке крупными буквами было выведено:
ДЕЛО № 274 по обвинению бывшего командира войск ЧОН тов. Голикова в должностных преступлениях, выразившихся в самовольных расстрелах
В глаза мгновенно бросилось словечко «бывший». Голиков еще находился в Ачинско-Минусинском районе. Он готовил переговоры с Соловьевым, от которых зависело хозяйственное возрождение губернии, разоренной восьми летней войной. А Щербак уже четко прочерчивал судьбу Голикова.
Вопреки закону, по которому лишить воинского звания можно было только по суду или по приказу высшего командования, в официальном документе Щербак самовластно объявил Голикова уволенным из Красной армии; не сомневаясь в согласии чоновского начальства на арест, считал, что получит в полное свое распоряжение и Голикова. А там никаких сложностей не предвиделось. Можно было объявить, что Голиков убит при попытке к бегству. Или даже еще лучше: «Голиков сбежал на улицах Красноярска от конвоиров, как в свое время сбежал арестованный Иван Соловьев».
Какоулин открыл папку и быстро прочитал доносы. По слогу некоторых из них командующий без труда узнал направляющую руку Кудрявцева. Вероятно, в эту минуту Какоулин сильно пожалел, что не остановил доносотворчество Кудрявцева, когда тот начал писать жалобы на Голикова в штаб. А теперь к внутренним делам штаба Кудрявцев привлек ГПУ, которое получало формальный повод вмешаться в эти дела.
Командирская судьба и жизнь Голикова теперь полностью зависели от командующего, который не хотел отдавать озлобленным чекистам начальника второго боевого района, но при этом не желал вступать в конфликт с ведомством Дзержинского. Щербак, неумный, необразованный, всегда хмурый и постоянно озлобленный, мог при удобном случае жестоко отыграться.
Какоулин размышлял и взвешивал, как поступить, 48 часов. Наконец он поручил своему заместителю ответить:
НАЧАЛЬНИКУ губ ОТДЕЛА ГПУ
Сообщаю резолюцию командующего губЧОН на Ваше отношение № 769/секретное:
«Арестовать – ни в коем случае. Заменить и отозвать. В. Какоулин».
Владимир Какоулин не был светлой личностью. Об этом свидетельствуют найденные мной расстрельные документы. Но своей резолюцией он спас Голикова от быстрой расправы.
Сегодня не понять, что ответ Какоулина своей смелостью должен был произвести ошарашивающее впечатление в местном ГПУ. В документе, адресованном Щербаку, имя Щербака не указывалось. Командующий войсками ЧОН губернии объяснял, что армия – это одно. Тайная, пусть и советская, полиция – другое. И полиция над армией властвовать не будет. Какоулин поставил Щербака на место. Резолюция стала тихим объявлением войны.
