Каминные часы бросили во тьму три звоночка.
Юля вышла из каморки, пытаясь без ущерба для окружающей обстановки обогнуть стаю медных самоваров. У нее была опасная привычка познавать мир наощупь. Она положила руку на каминные часы, как хозяйка на спину собаке. Время стало домашним и вылизало ей руку. В дверном проеме темнел силуэт Георгия. Юля не слишком ловко вписалась в поворот, задела кусок бумаги, брошенной на подрамник, он слетел. Картина изображала монастырскую ограду с воротами. Несколько монашек заглядывали в щели забора, где немыслимой красоты морской залив был обагрен неимоверно колоритным закатом, а в таинственной морской дали синел остров. Последние солнечные лучи освещали башню монастыря, дикий виноград и пирамидальные тополя окружали ограду. Картину портила неумелая реставрация. Какой-то маляр пытался замаскировать дырку в холсте как раз в районе гаснущего сиренево-голубого неба.
– Художник Адамович, «У монастырской ограды», – сказал Георгий. Юля задумчиво смотрела на картину:
– Там жизнь настоящая, что-то замечательное, наверное, происходит. А мы – под замком, за забором… на мир сквозь щелку смотрим. Нету денег – нету свободы.
Георгий слишком глубоко затянулся сигаретой. Он не имел с этими ребятами ничего общего, поэтому не ожидал, что аляповатая картина Адамовича может вызвать такие размышления. Он тоже присел на корточки рядом с картиной. В этот миг Юля потеряла равновесие и упала прямо на него. Она близко увидела его жилистую шею и перебитый нос, сильная рука пришла ей на помощь и спасла от ушиба о чугунную черепаху. Георгию ее лицо без косметики напомнило лица его школьных подружек, которых он провожал после танцев в родном приволжском городе.
– Но-но! – сказал он, – Не приставай к старому человеку!
Ответом на этот возглас был металлический бряк выпавшего из стеллажа кривого клинка.
Юля дотянулась до него и поднесла к глазам чешуйчатый клинок с деревянной рукояткой, похожий на извивающуюся змею.
– А почему он волнистый такой?
– Это малайский кинжал – крис, у каждого мужчины он должен быть с тем количеством волн, которого он достоин, иначе владельцу неправильного криса несдобровать. Если потеряешь или отдашь свой крис – все, ты не человек. Но уже никто не помнит настоящих правил игры.
Они помолчали, Юля поднялась на ноги. Георгий снова подал ей руку.
– А вам не жаль, что это все не ваше?
– Да я бы не смог… продать даже это… – он повертел в руках полупрозрачную китайскую чашку.
– Что же в этой чашке такого, что ее продать нельзя?
– Друзей не продаю.
Юля захохотала и презрительно скривилась:
– Ну, знаете! Закрылись замками и ставнями, легко с горшками этими дружить, люди-то внимания иногда требуют. А вам напрягаться неохота.
Два-три окна, выходящих во двор, осветились жидким утренним светом, несколько раз хлопнула дверь подъезда, по двору прошел человек с собакой. Георгий принес Юле ботинки и куртку. Пока он вставлял ключ в замок, Юля стояла у него за спиной. Ей показалось, что на прощание следует сказать что-нибудь уместное, все-таки он не бросил ее замерзать в подъезде. Но на ум ничего не приходило, и она просто положила руку на его запястье… Тело сторожа дернулось, и Юля упала на колени со страшной болью в локтях.
– Ох, прости дурака! Я же сторожевой пес, у меня рефлексы!
– Чего уж там.., – Юля кое-как встала и поплелась через двор, заваленный картонной тарой.
