Тогда, в Саутси, Артур счел доводы генерала Дрейсона несостоятельными. Но теперь к признанию паранормальных явлений склонялись маститые, кристально честные ученые: Уильям Крукс, Оливер Лодж и Альфред Рассел Уоллес. Одно перечисление этих имен означало, что великие физики и биологи, лучше других понимающие естественный мир, стали вместе с тем нашими проводниками в мир сверхъестественного.
Взять хотя бы Уоллеса. Сооткрыватель сегодняшней теории эволюции, он стоял бок о бок с Дарвином, когда на заседании Линнеевского общества они делали совместный доклад на тему естественного отбора. Боязливые и недалекие тогда заключили, что Уоллес и Дарвин ввергли человечество в безбожную, механистическую бездну и бросили в потемках на произвол судьбы. Но если вдуматься: какого мнения придерживался сам Уоллес? Этот крупнейший деятель современной науки утверждал, что естественный отбор ответствен только за развитие человеческого организма, но в сам процесс эволюции на каком-то этапе безусловно произошло вмешательство свыше: именно тогда грубому развивающемуся животному было даровано пламя Духа. И кто после этого посмеет заявить, что наука – враг души?
Джордж и Артур
Тьму холодной и ясной февральской ночи прорезал полумесяц, окруженный небесной россыпью звезд. Вдалеке, у горизонта, четко вырисовывались отвалы уэрлийских шахт. Поблизости находилась ферма Джозефа Холмса: дом, хлев, надворные постройки – нигде ни огонька. Люди спали; даже птицы еще не проснулись.
Но кобылу разбудило появление в дальнем конце лужайки какого-то человека, пробравшегося сквозь лаз в живой изгороди. У пришельца через руку была переброшена торба. Понимая, что лошадь уже начеку, он остановился и тихо заговорил. Слова лились бессмысленным потоком; важен был тон: спокойный, ласковый. Через пару минут человек начал потихоньку двигаться. Но стоило ему сделать несколько шагов, как лошадь дернула головой, да так, что грива взметнулась мутным пятном. Человек опять замер.
При этом он, не сводя глаз с лошади, по-прежнему нес всякую бессмыслицу. Земля ночью промерзла, и ботинки не оставляли следов. Продвигался он медленно, по нескольку шагов зараз, и останавливался, как только лошадь начинала проявлять хоть малейшие признаки беспокойства. Держался он прямо, в полный рост, не таясь. Переброшенная через руку торба была второстепенной деталью. Куда важнее оказались спокойные и настойчивые ноты в голосе, уверенность в движениях, пристальный взгляд, мягкие повадки.
Таким манером он и пересек лужайку, на что ушло минут двадцать. А потом, не сводя глаз с лошади, остановился уже в считаных ярдах от стойла. Все так же: в полный рост, без резких движений, бормоча неизвестно что, пристально глядя перед собой, выжидая. И в конце концов случилось то, что ему требовалось: вначале неохотно, а потом решительно лошадь опустила голову.
Даже сейчас посторонний обошелся без резких движений. Постояв минуту-другую, он преодолел последние ярды и любовно повесил торбу на лошадиную шею. Животное не поднимало головы; человек, безостановочно бормоча, стал его гладить. Потрепал гриву, затем бока, спину; временами он просто задерживал руку в неподвижности, чтобы только продлить касания.
Все так же, поглаживая теплую кожу и бормоча, мужчина снял с лошадиной шеи торбу и повесил себе на плечо. Все так же, поглаживая теплую кожу и бормоча, полез за пазуху. Все так же, поглаживая теплую кожу и бормоча, обнял животное за шею одной рукой, а другую завел под конское брюхо.
