– Что? – спросила Верона. – У тебя, надо думать, новости?
– Да! – подтвердила Джина. – Новости есть и ужасные!
– Какие?
– Я заболела! У меня дистимия! Хроническая!
– Ах дистимия. А признаки?
Джина, с несчастным видом, начала загибать свои пальчики:
– Отсутствие аппетита, проблемы со сном… инсомния, повышенная утомляемость, очень сильно заниженная самооценка личности, постоянное чувство отчаяния, ипохондрия и нерешительность.
– Да, дистимия классическая.
– Видишь?! – воскликнула Джина. – В этом ужасном учебнике такие болезни описываются! Я его просмотрела и знаешь, что я обнаружила?! Что я всеми ими страдаю на самых различных стадиях!
– В каком конкретно учебнике?
– По классу «Психиатрии»!
– Да, – усмехнулась Верона, – в этом ты не единственная. А если бы ты просмотрела «Большой Медицинский Справочник»? Ты читала Джером Кей Джерома?
Взгляд Джины, в это мгновение, обратился к кофейнику с чайником и прочей сверкающей утвари:
– Откуда такая роскошь?! Это всё – от экдора проректора?!
– Нет, – сказала Верона. – От одного эртаона, который за мной ухаживает. И я сразу хочу сказать тебе – он не Старший Куратор Коаскиерса. Он – один из этих «тринадцати». Остальное не обсуждается.
Глаза у Джины расширились:
– Но как?! Но ведь это… Не может быть!
Верона, пожав плечами, взяла свою старую пудреницу и посмотрелась в зеркальце, а Джина, подумав: «Ладно. Не хочет, пусть не рассказывает. Всё равно это всё от Лээста, что бы она ни придумывала», – спросила, меняя тему:
– Ты собираешься ужинать? Или Терви уже накормил тебя?
– Нет, – сказала Верона. – Сейчас у меня свидание.
– С кем?
– Всё с ним же. С экдором проректором.
– А твой «один из тринадцати»… как он относится к этому?
– Не знаю, – сказала Верона. – Это меня не касается.
Джина невольно задумалась, силясь понять причину, по которой Верона так странно, с нескрываемым равнодушием, отзывалась теперь о Лээсте, но, не найдя объяснения, произнесла: «Ну ладно, тебе виднее, естественно».
– Всё равно это всё бессмысленно. Если ему захочется, он изменит моё сознание.
Девушки вышли из комнаты и Джина сказала тихо, завидев в гостиной Томаса, ожидавшего прочих приятелей:
– Я повесила снимок в рамочку. Он теперь над кроватью. Выглядит потрясающе…
– Молодец! – похвалила Верона. – Наш Великий Экдор Терстдаран оценит твои старания!
В разговорах о Старшем Кураторе подруги спустились по лестнице и в коридоре расстались: Джина пошла в столовую, а Верона – в другую сторону, к центральному холлу Коаскиерса. В холле, взглянув на портреты, она замерла – потрясённая. То, что пред ней предстало, повергло в её в смятение – беспредельное – безграничное: слева от Эркадора – в белоснежном лёгком арфеере – обозначился её образ – с золотой короной – сияющей – украшающей её голову. При виде этой картины она – бледнея – стремительно, сначала попятилась в ужасе, затем развернулась резко и бросилась прочь из зала. Лээста ещё не было, и «Ястреба» тоже не было. Верона – дрожа – лихорадочно – дошла до ограды из мрамора, и глядя на волны – высокие, спросила себя: «Что он делает?! Как он прощает мне Лаарта?! Как он прощает мне Лээста?! Чего он сейчас добивается? Неужели он так меня любит, что смиряется с моим выбором? Или это теряет значение с учётом аспекта вечности?»
Когда через три минуты Лээст, сильно опаздывающий, наконец появился на пристани и тихо позвал, приблизившись: «Kiddy, прости. Повернись ко мне», – она – с созревшим решением сказать ему: «Всё закончено. Больше мы не встречаемся. Всё равно вы меня обманываете», – повернулась к нему и ахнула – экдор Эртебран подстригся – до линии подбородка – так же коротко, как у Лаарта.
