* * *
Утром Верона проснулась за час до звонка будильника и пятнадцать минут примерно вспоминала о квердераторах, о поездке с Лээстом в Дублин, о том, как она расплакалась, поскольку таксист спросил у него: «А дочурка, наверное, учится?» – о маленьком ресторанчике, где Лээст, взяв её за руку, сказал ей самое главное: «Мы с тобой – единое целое. Вот как я это чувствую», – о долгой прогулке по городу и о том, как он попросил её – уже перед их возвращением: «Ты можешь сказать мне „папа“? Просто представь на секундочку, что я – это Генри Блэкуотер и мы наконец с тобой встретились», – и как уже после, в «Ястребе», повторял: «Моя драгоценная», «Дочурка моя единственная», «Звёздочка моя ясная», «Солнышко ненаглядное».
– Мой бог, – прошептала Верона, – он сходит с ума, по-моему… И Эркадор не вмешивается. А папа… он написал мне?!
Письма от Блэкуотера не было. Верона, вздохнув с огорчением, взглянула на Эркадора – на прекрасную фотографию, после чего зажмурилась и, оторвавшись от пола, поднялась, в вертикальной позиции, примерно на фут или около. После недолгой практики, подтвердившей её умение, она, облачившись в джинсы, быстро покинула комнату – с достаточно смелой идеей опробовать свои силы в условиях с большей площадью и какое-то время «летала» в этом же положении, после чего сменила его – на позицию горизонтальную. В один из таких моментов витражные двери гостиной незаметно пришли в движение. Верона, уже понимая, что не успеет выпрямиться, потеряла баланс – от волнения, и просто свалилась на пол – не самым удачным образом – отбивая локти с коленями. Стеклянные створки разъехались, являя Джину в халатике. Возникла недолгая пауза.
– Ты чего?! – вопросила Джина. – Чего это ты тут падаешь?!
– Тренируюсь, – сказала Верона. – Отрабатываю позиции.
– В чём?! – ужаснулась Джина. – Ты что, занялась тоггерсвултом, как моя сумасшедшая Моника?!
– Нет, не совсем тоггерсвултом. Готовлюсь к зачёту по «Ястребу».
– Понятно, – сказала Джина. – Можно к тебе на минуточку? Я должна рассказать тебе кое-что…
В «третьей», узрев мгновенно прекрасную фотографию, Джина невольно ахнула и вопросила: «Кто это?!» – на что Верона ответила:
– Гренар, директор школы. По уши был влюблён в меня и до сих пор ухаживает. Забрасывает портретами и всякими глупыми письмами.
– Да?! – поразилась Джина. – Он влюблён в тебя по уши и ты от него уехала?! Да он красивее Лээста! Ну не хуже, во всяком случае!
– Мне кажется, внешность – не главное.
– Ну не знаю, – сказала Джина. – А с чего ты его повесила?
– Да нечего больше вешать. Пусть висит здесь для украшения.
– А экдор Эртебран не против?
– Если бы он был против, портрета на стенке бы не было. Так что там стряслось? Рассказывай.
Джина взяла сигарету, помяла тонкими пальчиками и прошептала трагически: «Ты знаешь, что я обнаружила? Ты будешь смеяться, естественно, но это кошмар, поверь мне. У меня пропали все волосы, хотя я не делала этого…»
Верона, подумав: «Дожили!» – обратилась к дару суггестии:
– Нет, делала, но запамятовала. Ты мне сама сказала… позавчера, по-моему, что они тебя раздражают, в силу своей бессмысленности, и ты хочешь от них избавиться.
– Да?! – оживилась Джина. – А то я уже испугалась! Даже не знала, что думать! Хотела лечь на обследование! Ну тогда я пошла собираться! – и, взглянув на портрет «директора», добавила: – Ох красавец! Сколько ему? Лет тридцать? Ровесник нашего Джошуа?
