Асафетида - страница 21

Мужской половой член наши предки называли «уд». От этого корня происходит современное слово «удовольствие». В древности «удовольствием» назывался оргазм, и только со временем так стали обозначать любое приятное ощущение. Согласно религии древних русов во время «удовольствия», то есть семяизвержения, открывается граница между мирами, для того чтобы душа будущего ребенка из потусторонней нави могла перейти в телесный мир, называемый явью. Задолго до принятия христианства славяне верили, что человек начинает свою земную жизнь с момента зачатия и наказывали за аборт как за убийство сородича – крупным денежным штрафом». Под статьей стояла подпись, похожая на псевдоним, – «проф. Ф. К. Правдин».

– Про границу между мирами прочли? – вдруг спросил Николай.

Я не придумал, как получше сострить, и просто угукнул в ответ.

Пока доехали до Пскова, я еще дважды засыпал и просыпался с криком. Снаружи совсем стемнело. Автобус распахнул двери на платформе для пригородных рейсов. Мы выбрались не спеша, пропустив вперед всех, кроме столетней старушки с тросточкой, которой Точкин, успевший забежать вперед, помог слезть на перрон со ступеней.

Вокзал, даже если он расположен в центре, это всегда окраина. Неподалеку от посадочных платформ о политике спорят таксисты-бомбилы, и о чем-то личном – торговец фруктами и торговка пирожками с алюминиевым, как в школьной столовке, лотком. Цыганка торгует с рук «золотом».

Городской транспорт на автовокзал не ходит – нам нужно идти к железнодорожному. Два вокзала разделяет парк с тусклыми винтажными фонариками. Когда мы миновали его и оказались перед «царской» часовней, Точкин мелко перекрестился. Вытянутая вверх постройка с таким же непропорциональным куполком не так давно появилась перед зданием ж/д вокзала в память об императоре Николае II, который 2 марта 1917 года по старому стилю подписал отречение от престола на Псковской станции.

В отличие от часовни пивная на остановке возникла здесь, вероятно, одновременно с самой остановкой, то есть в незапамятные советские времена. С тех лет, видно, пьянствовала в ней и публика, которая сейчас вывалилась на перекур. Один из бородатых курильщиков шагнул ко мне и по-свойски, без преамбулы, попросил денег. Я молча отвернулся и заметил на остановке солдата в форме Великой отечественной. Он сидел на вещмешке и читал пожелтевший газетный листок. Внезапно один из пьяных подошел к нему и что-то спросил. Солдат ответил и, продолжая говорить, поднял глаза на перрон, который выглядывал из-за старинного здания вокзала. Что было дальше, я не видел: к остановке подъехал наш семнадцатый номер.

По дороге до Завеличья Николай то и дело справлялся о моем самочувствии и в последний раз предложил сопроводить меня до больницы уже в подъезде, когда я остановился у ящика вытащить почту. Услышав от меня в ответ очередной, примерно десятый по счету, вежливый отказ, он тяжело вздохнул и пошагал к себе.