Аспекты Идиллии - страница 4

– Остановимся? – осторожно поинтересовалась Марша, сбавив ход, и глянув на Купера, который таращился на парковку – вот и весь отпечаток от прежней жизни, от родного дома. Стелла обеспокоенно заерзала, Данте откашлялся. Оба молчали. А что тут скажешь? Для соболезнований уже слишком (вроде как) поздно, для поддержки – а нужна ли она вовсе? Проще не лезть.

– Нет. В другой раз. Я ведь еще пока не уезжаю. Не парьтесь, все ОК. Правда. – Он повернулся к ребятам на заднем.

– Ладно. Ладно. – Марша сосредоточено уставилась вперед и только вперед, будто вела машину на оживленном участке. Но трасса пустовала: никакого транспорта, ни одного живого существа. Призраки, конечно, не в счет. На площадке с парочкой машин и трейлером материализовались родители – полупрозрачные очертания, сквозь которые просвечивали, будто на рентгеновском снимке, кости. Марша их не видела. Нет, не могла. Но тогда почему напряглась, сперва всматривалась в пустое пространство, где стоял дом, а после отвернулась, будто бы смаргивая видение? Или ему только кажется? Нормальная реакция на ненормальное воспоминание… Чего не сказать о нем.

Образы отца и матери таяли, теперь он это понял, стали тоньше, поблекли. Все что помогало им поддерживать былую, человеческую, форму и вид – это воспоминания Купера, где-то и фантазия, чтобы узнать в костях и остатках тряпья – близких. Но когда ты постоянно окружен плавающими тут и там мертвецами, то стараешься стереть их из памяти, не думать лишний раз, даже про родителей… особенно про них. Он и не смотрел на единственную уцелевшую после пожара фотографию… А зачем? Ведь они всегда рядом.

А вскоре только снимок от них и останется. Как и должно. Так правильно. И ничего с этим не поделаешь. Их уже не вернуть. Таких, как они, полутени – уж точно.

Фантомы тоже подвержены распаду, ведь и энергия (как говорил профессор… или что это там, душа?) рассеивалась. Но происходило это чуть медленнее, нежели разрушалась физическая оболочка. Призраки перенимали – с некой задержкой, порой весьма длительной – единственно известный им (их же) внешний вид – со всеми стадиями разложения (будто иногда смотрелись в зеркало), пока не превращались в безликие очертания, получая столь идеальное единообразие – ведь скелет есть скелет, худой ты иль полный, высок или низок. Ну а после наступало забвение – они таяли и исчезали… либо уходили куда-то еще, дальше – в Лимб, Рай, Ад, перерождались… Но про реинкарнацию сейчас вести речь не стоит, слишком уж сложная тема, щепетильная и… Ну ее на хер!

В машине воцарилось молчание. Призраки тоже безмолвствовали. Нет, не конкретно сейчас, а всегда, они не издавали никаких звуков при появлении и движении, не могли говорить, только открывали рот. Купер научился читать по губам, однако во время эксперимента впал в замешательство, попытавшись истолковать послание с того света, – это оказался набор звуков, тарабарщина… даже не абракадабра или какой иной палиндром. Разные фантомы, правда, выдавали идентичный набор букв, но в нем не оказалось никакого скрытого смысла – это не координаты или шифр, всего лишь звуки, как гулит младенец… или же… рычит дикий зверь.

Поэтому общение с мертвыми – всего лишь фантастика, выдумка, а спиритические сеансы и доски Уиджи – хрень собачья. Они не могли воздействовать на наш, физический, мир – двигать предметы, тушить свечи и карябать детским почерком жуткие послания (а Купер – вполне, так и началось его шарлатанство). Просто появлялись, плавали, открывали по-рыбьи рот, повторяли некоторые действия и исчезали. Нет, не указывали на место, где припрятали фамильные ценности, не пытались жестикулировать, ничего такого. Не передавали никаких мысленных посланий – ни речевых, ни образных. Не слышали тебя сами. И жизнь, и посмертие – тюрьма, две огромных залы, разделенных толстенным пуленепробиваемым стеклом – ори, стучи – без толку. Ты тут, они – там. Смотри, но не трогай.