– А ну-ка сейчас же наденьте трусы.
– Извините, пожалуйста! – засмущался мужчина. – Я думал, здесь безо всего нужно.
– Завернитесь, но не вытирайтесь, – это Банананова мать уже опять стала руководить Крымовым.
– Я знаю. Значит, завтра в десять?
– В десять…
Крымов завернул за полиэтиленовую пленку, где была раздевалка.
– О, здравствуй, Аркадий, – удивился Крымов, но виду не подал, стал неторопливо промокать себя простыней.
– Хау ду ю ду! – золотой улыбкой одарил его Аркадий.
– Что-то случилось?
– Нет, ничего не случилось. Не волнуйся.
– Ты отдыхать приехал?
– Нет. К тебе по делу.
– Значит, все-таки что-то случилось?
– Я же сказал, ничего не случилось. Пока. Но поговорить есть о чем.
– Давай поговорим, Аркадий.
– Давай поговорим.
– Я жду тебя завтра на нашем месте. В час. Но нас не должны видеть вместе. Ты постарайся не вызывать подозрений своей поездкой ко мне. Счастливо тебе, Аркаша.
Руки Аркадию Крымов не подал.
– Адью! – согласился Аркадий и вышел за занавеску. – Адью, папа!
Выйдя на воздух, Аркаша открыл кейс-дипломат и вытащил оттуда бутылку простокваши, продавил пальцем серебряную фольгу пробки, глотнул прямо из горлышка. Неподалеку от Аркадия санаторный фотограф снимал на память группу отдыхающих:
– Покучнее, товарищи, но не перекрывая друг друга. Все должны видеть объектив. Внимание!
Все повылезали из-за плеч и затылков друг друга, пытаясь увидеть объектив.
– Снимаю!
Чик-чирик – сделал фотоаппарат, и еще раз – чик-чирик, и еще, и еще.
Кроме отдыхающих, вроде бы случайно, в кадр попал и Аркадий, беззаботно глотающий витаминную крымскую простоквашу.
А Алика с Банананом как-то опять, не сговариваясь, опять вроде бы и случайно, оказались в кинотеатре. Народу в кинозале было совсем немного. По случаю некоммерческого межсезонья показывали старенькую ленту Чарли Чаплина. Чаплина все пытался поймать и стереть с лица земли здоровенный оболтус без шеи: голова оболтуса, казалось, росла прямо из плеч. Чарли был обречен. Чего он только не делал, этот самый здоровый оболтус, не без успеха гоняясь за слабаком Чарли: надевал ему на голову газовый фонарь, лупил по темечку здоровенным кулаком, ловко, как в футбольный мяч, ударял ногой в худую чаплиновскую задницу. Но Чарли было все нипочем. Фильм назывался «Тихая улица». Хоть зрителей было и немного, но хохот стоял неслабый. Алика и Бананан смеялись особенно, от души, будто понимая что-то такое, чего другие не понимали.
А Крымов прямо после процедуры отправился на теннисный корт. Партнера у него не было. Тренируясь, он играл мячом в стенку. Играл хорошо. Было видно, что теннисист он классный. Ну, опять же, и атлет.
А Алика с Банананом решили сфотографироваться на память в фотоавтомате. На одну лавочку ухитрились втиснуться вдвоем. Время от времени в стене фотоавтомата что-то громко щелкало, и на мгновение загорался ослепительный свет. Тут они прижимались щеками друг к другу особенно тесно и как могли корчили стенке рожи. Когда вышли из кабинки, стали ждать готовых фотографий.
– Ну как, работа над книгой продолжается? – спросила Бананана Алика, не зная, о чем еще его можно было бы спросить.
– Как раз закончил главу об Уинстоне Черчилле, – с удовольствием ответил Бананан, – нечеловеческие взлеты и невиданные падения.
– Если ты нормальный, – с сомнением произнесла Алика, – то ты живешь какой-то неестественной жизнью.
Тут выпали фотографии, они посмотрели на них, и того и другого охватил пароксизм хохота. Отсмеявшись, Бананан вдруг стал очень серьезен:
