Маленький Лука, только отнятый от большой материнской груди, остался с приемной бабушкой. Бабушка Мирра, как было сказано, устроила ему рай, читала над колыбелью не «Курочку Рябу», а «Копи царя Соломона» и «Королеву Марго». Когда мать, не найдя снежного человека и заочно охладев к нему, возвращалась и забирала Луку в деревню, Мирра от тоски самостоятельно впадала в детство, читала самой себе «Черного корсара» и «Остров сокровищ». При Луке она не курила, а тут курила опять одну за другой.
– Куришь? Курилка, – замечал Чашников.
– Где курю? – Мирра прятала бычок в карман стеганого капронового халата и в который раз прожигала его. – Что ты выдумываешь? А если курю иногда, то потому, что поговорить хочется капельку по душам.
После космоса ты совсем потерял склонность к сердечному разговору, – дерзила вдруг Мирра.
– Хочешь сказать, что я вошел в контакт?
– Я хочу сказать, что ты вернулся другим.
– Нет! Я вернулся не другим. Я улетал другим. Я лгал себе, искренне лгал, но лгал. А ты этому потакала, тебе нравилось, что я лгу.
– Да когда ты лгал? Ты никогда не лгал. Всё ты выдумываешь.
– Ты не хочешь слышать правду! – стонал истошно Чашников. – Ты намеренно не моешь уши, чтобы не слышать правду.
– Я мою уши.
– Нет! И ноги не моешь в знак протеста против правды. Читаешь взахлеб свои приключенческие романы, дымишь сутки напролет, только бы не различать правды.
– А надо ли ее различать, такую-то правду? Если ты в космосе узнал какую-то другую, лучшую, правду, то я, извини, в космосе не была. Я мечтала съездить в Лондон. С детства. Но когда мне предложили, я отказалась. Так вот!.. – Мирра клевала носом плаксиво.
– Себя жалеешь! Вся в грязи ходишь, только чтоб себя пожалеть, и куришь для этого, и детские книжки читаешь.
– А что в этом дурного? Ты меня не жалеешь, вот и приходится самой. – Мирра блеснула огромными беззащитными глазами.
– Как тебя жалеть, если ты сама себя беспрерывно жалеешь? Сострадание вызывают люди, наоборот, безжалостные к себе, – втолковывал Чашников.
– Но ты ведь озверел тоже от жалости к себе, – качала непокорно головой Мирра.
– Я?! Ложь! Мерзкая ложь! – взвивался легко Чашников.
– Не ложь. А как раз правда, за которую ты ратуешь, – изображала мрачную привередливость Мирра наивно.
– Клеветница! Презираешь меня. А на каком основании? Откуда гонор такой? Из приключенческих книжек? – подскакивал уже и словно на крыльях подвисал Чашников.
– Да! Гордость происходит от счастья. А приключенческие книги дают счастье, – слезилась Мирра.
– Так ты счастлива? – озарялся жаркой иронией Чашников.
– Конечно!
– Убью! – искажал ноздри Чашников.
– Что ж, умру счастливой, – не боялась Мирра.
– Нет… Хоть кол на голове теши. Только к гробу моему с «Тремя мушкетерами» и «Детьми капитана Гранта» не подходи! – умолял почти униженно Чашников.
– Как хочешь. А как бы я описывала твои космические похождения, если бы не читала приключенческие романы?
– Да, ты сделала из меня посмешище, – соглашался Чашников обреченно. – Я предполагал сеять разумное, вечное, а вышел по твоей милости посмешищем.
– Но ты сам так захотел. Ты сам городишь про космос невесть что.
– У, дура!
– Какая есть.
– Вот такая и есть: дура! Дал тебе, остолоп, на откуп свою жизнь. Теперь сам хожу в дураках.
– Но ты же мне всего не рассказываешь, – вздохнула Мирра.
Чашников сделал непроницаемое лицо и гордо заперся в кабинете.
