на хорошее что-то такое.
* * *
Мы задыхались с тобою в безветрии,
словно ракитника куст у реки.
Не понимая законов симметрии,
мы были так от неё далеки.
И суждено было нам поражение:
нас проверяла судьба на разрыв.
Два антипода, вступая в сближение,
вовсе не знают, чем кончится взрыв.
Ночь за окном. Я прошу тебя, вылечи.
Нету лекарств – хоть шаром покати…
Нас разметало, наверно, на тысячи
тысячи вёрст, и следов не найти.
И превращаюсь я в тень свою, в робота,
вижу я снова, хоть это и дичь,
твой полуночный, твой взгляд из какого-то
мира, который не в силах постичь.
Коль в цепи ты закован, какая польза в крыльях?..
* * *
Осень какая-то ранняя – как из ведра потекло…
Если придёшь на свидание, встретимся через стекло.
В три, а быть может, в полпятого ты будешь ждать в уголке,
жёлтый платочек с цыплятами комкая в узкой руке.
Скажем друг другу не главное – это совсем не допрос.
Милая, добрая, славная, сколько я горя принес!
Время нам медленно стариться, напрочь с тобой я порву.
Только навеки останется память о том рандеву.
Столик, засиженный мухами, в банке засохший левкой…
Самою страшною мукою
будет твой взгляд никакой.
* * *
Сойдешь по ступенькам крыльца —
и сразу померкнет весна.
Беда не имеет лица —
сплошная гримаса одна.
Но шалого ветра порыв
надежду вселяет опять,
что эту беду пережив,
ты радость достоин принять.
Чтоб встретить и правду, и ложь,
печалясь и снова смеясь…
Наш мир потому и хорош,
что трудно понять эту связь.
* * *
Смирись перед Законом, не трать свои усилья:
коль в цепи ты закован, какая польза в крыльях?
Судьбы неясен выпад, но неуместны пренья.
Один есть только выход – накапливать терпенье.
Твоя оглохла лира – ей в этих стенах тесно,
но верь: взлетит над миром мелодия протеста.
О лжи не будет речи: всё будет так, как было.
И вздрогнет, как при встрече, та, что тебя забыла.
* * *
Прислушайся: в мире, где птиц заглушают клаксоны,
где лук в огороде и вырос бурьян у сарая,
на летнем наречии шепчутся липы бессонно,
как шепчутся люди, тревоги свои поверяя.
Они уже были людьми, только раньше немного.
Теперь не пугаются их воробьиные стаи.
Повсюду, повсюду застыли они одноного,
как памятник тем, из которых они вырастают.
Послушай ночами их стоны и горькие всхлипы,
их радость при встрече пришедшего заново мая.
Послушай, прошу я, что скажет усталая липа,
моими руками, как прежде, тебя обнимая.
* * *
На дворе — разгар зимы, снег устал, похоже, падать,
но, как соком бузины, обжигает душу память.
В той стране, где старый сад на ветру ветвями машет,
опьяняет аромат зверобоя и ромашек.
Подпирал я там плечом теплый ствол цветущей сливы
и не думал ни о чём, потому что был счастливым.
И так хочется опять, захмелев от красок мая,
это счастье испытать, ничего о нём не зная.
* * *
Чтоб спастись, я не сделал ни шагу,
не пугался большого пожара.
Я в такую попал передрягу,
что спасёт разве только поджарость.
Но не надо мозги мои пудрить —
я не буду творить беспредела.
Пусть огонь опалил мои кудри,
голова-то моя уцелела.
Пусть тюрьма – это вовсе не Мекка,
это область, наверно, такая,
где однажды я вдруг докумекал,
что в аду не везде припекает.
* * *
На мгновенье забудь, что наш век суетлив,
что в прихожей не выключил свет, уходя, —
и услышишь давно позабытый мотив,
что сентябрь подбирает на скрипке дождя.
И услышишь, как листья поют, и остуд
не боятся. Не бойся и ты, оглядись —
и забудешь свой угол и сытый уют,
и душа устремится в рассветную высь.
