Читать онлайн Сергей Степанов-Прошельцев - Как прежде в пути

ISBN 978-5-0059-6490-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Конечной остановки нет

* * *

Было мне порой совсем не весело,

и нарыв души не заживал;

вывела меня из равновесия

гробовая эта тишина.

Ждёт меня давно дорога дальняя,

Родственники, видимо, не ждут.

Я как будто в зале ожидания,

в царстве засыпающих минут.

Этот зал — сплошная неудобица,

но другого места не найти,

да к тому же поезд не торопится —

заплутал, наверное, в пути.

А вокруг – лишь только ночь глубокая,

заслонили облака звезду

Я как поезд, тоже где-то около,

около того, что не найду.

Запоздало напрочь отправление,

мне теперь не обрести покой —

не спасёт оно от отравления

вязкою плацкартною тоской.

Но вагон бесшумно с места трогает,

обложной расплёскивая гул.

Я отравлен навсегда дорогою,

словно цианида глотанул.

Прошлое забылось и отброшено,

жизнь мою сам чёрт не разберёт.

Ничего тут, в общем, нет хорошего,

кроме продвижения вперёд.

* * *

Ночное бра уже погасло,

повсюду тьма,

но я не поменяю галса,

хотя шторма.

Не Крузенштерн я и не Беринг,

не Хейердал,

мне не открыть желанный берег,

я и не ждал.

Не надо верить, что всё просто,

не тот посыл.

И этот неизвестный остров

другой открыл.

Я не дорос ещё до счастья.

Сдаётся мне:

кто понаглее да рукастей,

те на коне.

* * *

Я любимых своих навсегда покидал,

не прощаясь, — так легче снести

боль потерь, и опять я лечу в никуда,

в непонятку, в неясность, в нестык.

Я не знаю, куда раз за разом свалю,

где чужое мерцанье огня.

Покидаю родню, покидаю свою

безысходность вчерашнего дня.

И пусть ветер тревоги всё время крепчал,

превращаясь в рокочущий шквал,

я броженье его своенравных начал

лучше всех на Земле понимал.

Я упрям и заносчив бывал, словно мул,

подневольный не жаловал труд.

И я в жизни своей, подражая ему,

Упирался, когда запрягут.

А печаль пусть сгорит,

как коряга, в костре,

что с того, что я не именит?

Мы меняемся все, и с годами острей

эта жажда себя изменить.

Пусть удача опять

ускользнёт, как налим,

пусть всему есть на свете черта,

но так сладостно стать

неизвестно каким,

но совсем не таким, как вчера.

* * *

Я не изведал торных троп,

и напролом я лез

в остервенение ветров,

сорвавшихся с небес.

А ночь была темней сурьмы,

морозом просквозив,

и я катил свой ком судьбы

послушно, как Сизиф.

Но я не мог умом дойти,

в свои семнадцать лет,

что не найти во тьме пути,

когда дороги нет.

САНЧАСТЬ

Вдали от всех насмешек и похвал,

в плену улыбок санитарно-женских

я от всего земного отдыхал

в оазисе внезапного блаженства.

Я забывал здесь, что такое зло,

что есть весна, что скоро будет лето,

и я парил, почти как НЛО,

над сонным миром, не узнавшим это.

Я абсолютно был тогда здоров,

но я страдал синдромом странной боли:

я был пришельцем из других миров,

всего лишь только странник, и не боле.

Пойму я это позже, не сейчас,

и это будет, кажется полезней:

ведь тот оазис с вывеской «Санчасть»

спасал меня совсем не от болезней.

Спасал он лишь от всяческих забот,

от липких будней топкого болота.

Я чувствовал, что в путь меня зовёт

бродяжий дух свободного полёта.

* * *

Не нужно искать мотивы,

начало любых начал:

мы – дети Большого взрыва,

и всех нас огонь зачал.

Никто и не знает толком,

как выжить внезапно смог

в кромешной ядерной топке

зелёный живой росток.

И я, непрямой потомок

того живого ростка.

не выношу потёмок,

но мало света пока.

* * *

Неба туга чалма,

месяц – ночной пастух.

Красной звезды алмаз

словно кровью набух.

Это совсем не сон.

В толк никак не возьму:

вроде, пророчит он

гибельную войну,

где уступить врагу

проще, чем победить.

Жаль мне, что не могу

это предотвратить.

Видно, пришла пора

точку поставить здесь:

чёрного зла дыра

мир наш проглотит весь.

* * *

Яркий сноп электрических гроз

над троллейбусом вспыхнет дугой.

Он – последний. И снова — мороз,

снова ветер с колючей крупой.

Никого — ни людей, ни машин,

погружается город во тьму.

Я, как сторож на складе, один

выхожу. Для чего — не пойму.

Ветер в ноги сугроб мне надул.

Этот ветер, как я, одинок.

Может, в нём себе друга найду,

что никак отыскать я не мог?

* * *

Всё, что теперь, — подобие обрата,

а это – поражение, разгром

Пока не поздно, поверни обратно,

пока не поздно, думай о другом.

Ведь то, что было, улетело дымом,

забылось, как сварливый птичий грай

Нельзя, наверно, быть непобедимым,

когда ты знаешь сам, что проиграл.

Что впереди? Не очень-то и много:

быть может, только пот стереть со лба,

и эта, вся в колдобинах, дорога,

извилистая, как твоя судьба.

* * *

Мне судьба сдаваться не велела

колдунам, врачу и палачу,

я скриплю, как старая телега,

но ещё куда-то я качу.

От былого – только лишь воронка,

как от взрыва динамита след.

Как боец невидимого фронта,

я без отличительных примет.

Из меня не делали колосса,

я платил налоговый оброк,

и буксуют лысые колёса

в липкой хляби мартовских дорог.

Я привык давно к засилью вьюги,

это обнаружилось не вдруг:

я сверну на север, если флюгер

повернул решительно на юг.

Ничему-то я не научился,

вновь душа настойчиво зовёт

в край, где всё всегда предельно чисто

и прозрачно, словно первый лёд.

В путь! Осталось вроде бы немного,

и не ждут ни слава, ни хула,

только не кончалась бы дорога,

только бы в тупик не привела.

* * *

Неправда, я не баламут,

меня надежда лечит:

быть может, крылья прорастут,

они расправят плечи.

Не стал я фоном для икон,

гарантом дел победных,

но я не преступлю закон,

не украду у бедных…

Проходит так за годом год,

ждал от судьбы я милость,

но всё, увы, наоборот

намеренно случилось.

Я на изломе был крутом,

где поджидала старость.

Но не тоскую я о том,

чего мне не досталось.

И путь не изменялся мой,

финал его не розов:

жизнь – это ветер штормовой,

помноженный на грозы.

Но там, где молний хоровод,

судьбе я не потачу:

я знаю, что ещё сверкнёт

надежда на удачу.

* * *

Октябрь метлою елозит,

простуженный ветер осип,

и осень кровавые слёзы

роняет у скорбных осин.

Пусть в жизни не узнано много,

но пусть будут новые дни,

как эта без края дорога,

как встречные эти огни.

Моя Азия

* * *

Раздвину времени я поля,

чтоб вновь испытать восторг,

когда цветастым ковром полян

пестреет степной простор.

И этот воздух — упругий, как

ветер, несущий шторм,

и участь цветка печально-горька:

сломан он ни за что.

Но что цветок? Не сломаться бы —

на солнце кипит вода.

И тут не спрячешься от судьбы —

в степи далеко видать.

Не встретишь тут крикливых ворон,

не видно шиферных крыш,

и потому здесь со всех сторон

безлюдный простор открыт.

Я ветром пахучим степным дышал.

у жёлтой Ишим-реки.

И знаю: летела моя душа

с тем ветром вперегонки.

* * *

Во все стороны разлеглась

степь – вместить её взгляд не мог, —

и такая густая грязь,

что нельзя отодрать сапог.

Мы живём, где ни крыш, ни стен,

но постройки здесь не нужны:

эта плоскость, чьё имя степь —

исправление кривизны.

* * *

Когда, обессилев, я падал

в пустыне, в барханах её,

и видел, как тухлую падаль

терзает вдали шакальё.

И как-то не верилось в чудо.

Я знал, что себе я не лгу,

и если я сильным не буду,

то дальше идти не смогу,

Всё было открыто и прямо,

как будто я предан суду.

И в сон я валился, как в яму,

про явь забывая в бреду.

Но вновь поднимался, и снова,

услышав, как лает шакал,

шептал я заветное слово —

«дойти!» – и, как пьяный, шагал.

Барханы пылили, просеяв

песок через сито ветров,

но брёл я упрямо на север,

к мерцанью больших городов.

Но здесь среди шума другого,

где женщины ходят в манто,

«дойти!» – повторяю я снова,

когда не поможет никто,

когда без конца и без края

я чувствую в мире вражду.

«Дойти – а куда? Я не знаю.

Не знаю, но снова иду.

* * *

Тут от солнца я словно ослеп,

от безводья, как дерево, чах.

Как в духовке поджаренный хлеб,

под ногами хрустел солончак.

Солнца свет краски яркие стёр:

видел я только облачный дым,

да немыслимый жёлтый простор,

охраняемым ветром одним.

Я ложился, безмерно устав,

к саксаулу, что медленно сох,

и учился терпенью у трав,

пробивающих ржавый песок.

То терпенье я долго копил,

чтоб пройти буераки и рвы —

ведь у всех нас немерено сил,

как у той безымянной травы.

* * *

Край этот есть рассадник пандемий —

вмиг захвораешь, если ты неловок.

Застыла степь, а в ней застыли мы,

напоминая маленьких полёвок.

Открыт ветрам чернеющий угор,

простор ошеломительный, бескрайный.

Пусть этот мир, как нищий, рван и гол —

не в этом ли естественность и тайна?

Здесь столько дней расплющено зазря,

на времени безумной наковальне.

Окраина. Бесплодная земля,

а вместе с тем загадка вековая.

Здесь выцвела небес голубизна

и, говорят, недалеко от ада.

Я здесь, признаться, даже и не знал,

что выжить можно, если очень надо.

* * *

Эй, синоптик, ты никакой пророк,

ты пургу нам гонишь опять,

Я готов теперь за дождя плевок

половину жизни отдать.

Душно так, что хоть океан обрушь,

не остынет это тепло,

и на много вёрст дышит жаром сушь,

превращая весь мир в стекло.

И на сотни вёрст здесь владенья зла

(о хорошем мечтать не смей),

и где зрел урюк, где росла трава,

там лишь только логово змей.

Я здесь ноги свои до крови стёр,

и меня не надо стыдить,

что июльский солнечный тот костёр

не пытался я остудить.

Выбрал я свой путь, как всегда, кружной,

где полынь одна да осот.

Словно знал, что этот палящий зной

очищение принесёт.

* * *

Можно, наверно, сойти с ума,

если тот час настал,

если вокруг ветров кутерьма,

Северный Казахстан.

Степь та в белёсой траве мертва,

ждёт, как сурка питон.

Здесь бы напиться воды сперва,

а умереть – потом.

Глаз устаёт. Тут простор сквозной.

Солнце не может сесть.

Здесь до серёдки прожарит зной,

если серёдка есть.

Здесь я осунулся, одичал…

Дело, наверно в том,

что, как тифозник, степь по ночам

дышит горячим ртом.

Скулы ей судорогой свело.

Это – какой-то шок.

Ей, как и нам с тобой, тяжело,

превозмогать ожог.

Всё измолотит своим цепом

лютых ветров отряд.

Этот свирепый антициклон

люди не победят.

И не покажется вовсе – нет! —

вялотекущим сном

этот совсем настоящий бред,

этот жары дурдом.

* * *

Ветер, как сыщик, рыскал

низких глухих басов

в зарослях тамариска,

сдерживавших песок.

Не выносящий тени,

рос из последних сил

южный двойник сирени

(здесь его звать жынгыл).

И в той бескрайней шири,

там, где недель бурда,

происходило в мире

то же, что и всегда.

Ястреб – лишь он не дремлет.

юрких мышей гнобя…

Я, как жынгыл, всё время

сдерживаю себя.

Майские ждёт он грозы,

чтоб посреди песков

вдруг распуститься гроздью

ласковых лепестков.

Снова любуюсь ими,

и когда дремлет зной,

знаю: меня обнимет

тёплый ветер степной

* * *

В палатке вьюгу я стерпел

и онемел, когда я выжил:

глаза тюльпанные степей

раскрылись по команде свыше.

Ещё местами снег лежал,

и лету не было резона,

но душу резал без ножа

тот алый свет – до горизонта.

За что я это заслужил?

Я только без году неделя.

Я был всего лишь пассажир

на мокрой палубе апреля.

И жаркий солнечный огонь

в минуту осушал болотца…

Я ждал мгновения того,

когда та кровь в мою вольётся.

Наверное, всё дело в том, —

и в этом вовсе нет обмолвки, —

что мне хотелось стать цветком,

который вечно в самоволке.

* * *

Висит тошнотный этот день,

нельзя нигде охолонуть.

Жара, как в преисподней, где

от зноя закипает ртуть.

Палатка — душный саркофаг,

и дело в том, и дело в том,

что солнце здесь не друг, а враг,

который вялит нас живьём.

Но это солнечное бра

не заслужило бранных слов:

чтобы постигнуть суть добра,

знать надо, что такое зло.

Оно коварно, как шайтан,

само себя не тратит зря.

Оно таится где-то там —

за равнодушьем сентября.

И, костенея на ветру,

я думаю, что дьявол с ним,

мне всё равно, ведь я помру,

не путая одно с другим.

Времена года

* * *

Весна – это просто безумство,

Но разве тут чья-то вина?

Весна не бывает безустой,

Вперед

Читать онлайн Сергей Степанов-Прошельцев - Как прежде в пути

Похожие книги