ты слышишь, как шепчет она?
Ты слышишь: всё громче и громче
в апрельской предутренней мгле
бессвязные песни бормочут
бродяжные соки в стволе?
Победа их вовсе не близко.
ещё надо ждать до поры.
Но нет благороднее риска,
чем этот безумный порыв.
* * *
В лесу ещё всё серое,
но выглянул прострел.
Зимы вторую серию
апрель не досмотрел.
Засуетились «смежники» —
пьют солнечный отвар
прозрачные подснежники
и прочая братва.
Внезапное явление,
отсюда и азарт.
Раскрыты в изумлении
их синие глаза.
И пребывают в праздности —
нет никаких забот.
И светятся от радости,
как ёлка в Новый год.
* * *
Истощилась зима,
потеряла и силу и власть.
Влажно взбрякли снега,
птичий слышится радостный гимн.
Только всё это мне
совершенно сегодня не в масть,
не до этого мне,
я теперь занимаюсь другим.
Не жалею я больше
смертельно изношенных вен.
Я хочу позабыть
то, что в жизни случилось моей,
чтоб сказать: «Всё — путём!»,
и пожить вновь – беспутным совсем,
не страшась, как сейчас,
безвозвратно потерянных дней.
* * *
Потери не находятся,
печаль успела вырасти.
Опять мокропогодица,
опять раздолье сырости.
Зачем весну навеяло?
Зачем живём мы слухами?
Опять, куда неведомо,
я пешедралом трюхаю.
Прохожие, не падайте,
я весь какой-то палевый.
Иду по прежней памяти
туда, где, в общем, палево.
Где жил я не по Дарвину,
и это крах ускорило.
Но это – очень давняя
и длинная история.
* * *
Пора эта скоро нагрянет,
надёжно прилепит она
дождя языками багрянец,
как марку, к конверту окна.
Осенняя авиапочта
расскажет, что лес поредел,
но надо ль грустить оттого, что
все в мире имеет предел?
Природа не просит прощенья
у листьев, что мчатся гурьбой.
Не в том ли секрет обновленья,
что жертвовать надо собой?
* * *
Туман над Россией полёг.
Как гуси, летят облака
на блеск золотых куполов,
на белый огонь маяка.
Сквозь клочья редеющей мглы
не каждый ещё разберёт,
как робко белеют стволы
давно присмиревших берёз.
Пусть мчится на всех к нам парах
Декабрь – до него полчаса.
Прозрачная эта пора
на всё открывает глаза.
И ветер стегает, как плеть,
и в мире, который немой,
могу я лишь молча глядеть
на то, что стирает зимой.
* * *
Ветер сдул багрянец с клёнов,
обозначил ветви слив.
Будто сотни почтальонов
сумки разом потрясли.
И летят в огнях рассвета
листья друг за дружкой вслед,
словно письма – без ответа,
но с надеждой на ответ.
* * *
Вот и закончилось торжище осени
в мире безбрежно-пустом.
Словно собака, которую бросили,
воет метель за окном.
С силой в окно ударяется, чмокая,
снежных зарядов семья.
Как эта ночь за окном одинокая,
жизнь опустела моя.
Сколько я жил, веселился и праздновал,
что отлежал все бока!
Жизнь потому нам и кажется разною,
если она коротка.
* * *
Ноябрь безутешной вдовою
рыдает, и в сумерках дня
окатит опять с головою
карминовым ветром меня.
Как горько, что время состарит
что было ещё молодым!..
Встревоженной робкою стаей
летят эти листья сквозь дым.
Они не печалятся вовсе,
летят, хоть их путь непрямой,
совсем не заметив, что осень
давно уже стала зимой.
* * *
Ветер встречу в пути гулевой
и желанный, как в сухмень полив, —
он летит, колдовскою травой,
беленою-травой опоив.
Это зелье отведаю всласть,
чтобы помнить, покуда живу,
как весны неразумная страсть
подчиняла меня, как траву.
Чтобы в дождь, что слегка моросит,
в том тумане, укутавшим мост,
слышал я неземной клавесин
исполняющий музыку звёзд
