Всего надо было построить 693 здания и сооружения – и постоянных, и тех, которые должны были испытать воздействие взрыва и дать первое представление о стойкости зданий к его поражающим факторам. К 27 июля 1949 года было построено 676 сооружений, а остальные находились в стадии завершения. Строителей торопили, и строители торопились… Наступал пик жары, и пота на сухую казахскую землю проливалось немало.
Несладко пришлось и гражданским разработчикам РДС-1, хотя строители и руководство КБ-11 об их удобствах— насколько это было возможным – позаботились… Как вспоминал активный участник испытания 1949 года Виктор Иванович Жучихин, погода в августе стояла тихая, но очень жаркая – под 40 градусов. Досаждала и пыль, к которой, впрочем, привыкли. Зато в кирпичных производственных зданиях было прохладно, кормили отлично, всегда работал душ.
В свободное время (случалось ведь и такое) слушали музыку, читали книги, играли в футбол, волейбол… Все ведь – за редким исключением – были молоды. И, конечно, не последним фактором хорошего настроения было то, что уже прибывшие руководители Проекта (Щелкин, Духов, Алферов и другие), жившие на площадке «М» (то есть, «на Берегу»), имели с площадкой «Ш» постоянную связь и сообщали: тем, как устроены испытатели КБ-11, интересуется сама Москва! Привет от Правительства стимулировал лучше любых премий. Ведь это – собственно, был привет от Сталина, ибо он был Председателем Совета Министров СССР.
Сталин следил за работами в Сарове, следил он и за работами на казахской «Двойке»… И само это внимание показывало и доказывало: не Сталин, а сама ситуация торопит. В США откровенно кичились атомной монополией и считали, что русские не смогут создать свою Бомбу ранее середины 50-х годов. Отсюда делался вывод – можно угрожать России безнаказанно.
Да, лето 1949-го года было для советских ядерщиков жарким во всех отношениях. Первые контрольные сроки окончания разработки первой советской Атомной Бомбы, ранее установленные Сталиным, пришлось корректировать по вполне объективной причине – не было наработано необходимое количество плутония. Но теперь никому не хотелось переносить сроки испытаний еще раз. Причина была не в страхе – как это сегодня пытаются представить супер-«прогрессивные» журналисты и «деятели российской демократии»… Внимательное изучение документов тех лет свидетельствует скорее об элементах чуть ли не разгильдяйства, порой проникавшего даже в среду разработчиков. А заканчивалось все – чаще всего – просто выговором или «нахлобучкой».
Позднее сын Кирилла Ивановича Щелкина, ссылаясь на слова отца, писал, что за все время руководства Берией атомными работами, не был репрессирован ни один работник атомной отрасли. Так что бериевская «политика кнута и нагана» относится к области чистого (или – грязного?) вымысла «демократов». Однако абсолютное большинство сотрудников «Объекта» и без понуканий понимало всю остроту внешнеполитической обстановки, помнило об атомной угрозе Америки. И это заставляло торопиться лучше, чем любые грозные приказы, которых, к тому же, и не было – было достаточно чувства долга и ответственности перед Родиной.
В соответствии с новыми сроками древние целинные земли должны были впервые оплавиться «атомным» огнем в конце августа 1949 года.
Время летело, сроки поджимали.
И ТУТ, возможно – несколько отвлекаясь от темы, а возможно – и нет, надо сказать несколько слов о значении разведывательных данных для создания РДС-1.
