Внезапно, когда уже казалось, что римлянам вот-вот удастся дожать противника, их правый фланг начал сыпаться на мелкие, разрозненные группки солдат – то выскочили из леса сидевшие там в засаде вандалы. Дестабилизирующая шоковая волна прошла по всему римскому войску. Сплоченные ряды распались; одни замирали в нерешительности, другие налетали на первых и уже не в состоянии были как следует держать мечи и выставлять копья. Никаких указаний от командира не поступало, и римская армия впала сначала в ступор, а затем и в самую настоящую панику. С диким боевым кличем, который, казалось, придавал им сверхчеловеческую силу, вандалы ринулись в атаку; их выставленные вперед копья зачастую пробивали даже самые прочные доспехи. Словно оставленные у огня восковые фигурки, теряли свою стройность римские ряды, один за другим. В считаные мгновения еще недавно выглядевшая крепкой и неуязвимой армия рассыпалась на части, превратившись в бегущую толпу, задавшуюся одной-единственной целью: спастись любой ценой.
Конница преуспела в этом больше. Пеший воин всегда испытывает определенную робость перед конным противником; за счет мощи и скорости большинству римских всадников, в том числе и офицеров, удалось пробиться сквозь плотные, но неорганизованные ряды вандалов. Пехотинцы были не столь удачливы. Почти все они полегли на поле боя или же попали в плен; до стен Гиппона добралось столь малое их количество, что решено было, наряду с солдатами, забрать с собой, на отплывавшие к берегам Италии суда, и простых горожан. С великой тяжестью на сердце и слезами на глазах наблюдал стоявший на палубе своего корабля Бонифаций за тем, как медленно исчезало из виду африканское побережье. Всего за несколько месяцев он умудрился проиграть два сражения, потерять цвет римских армий и богатейшую часть Западной империи.
Если Бог, Отец и Сын, примет эту праведную просьбу, моя молитва может снова вернуть тебя мне.
Авсоний. Письмо Павлину. 390 г.
«Вилла Базилиана, Равенна, провинция Фламиния и Пицен, диоцез Италии [написал Тит в «Liber Rufinorum»]. Год консулов Басса и Антиоха, pridie сент. календ[9].
В столице вовсю судачат о Аэции – он сейчас в Галлии; строят догадки насчет того, какими будут теперь его отношения с Плацидией. Ситуация такова: из Африки вернулся Бонифаций, и вернувшись, не попал, как можно было предположить, в немилость за то, что обратился за помощью к вандалам и потерял диоцез, а даже стал своего рода триумфатором: Плацидия приветствовала его как героя, возвела в ранг патриция, сделала главнокомандующим всеми римскими армиями и одарила всевозможными почестями! Можно ли было еще недавно в такое поверить? Аэция, напротив, при дворе чернят и поносят, называют главным виновником африканского поражения и уже объявили persona non grata. Поговаривают, именно он подтолкнул Бонифация к заключению альянса с вандалами, оговорив его перед Плацидией. Так что я сейчас нахожусь в затруднительном положении: одно лишь то, что я вынужден слушать эти слухи, кажется мне предательством по отношению к Аэцию, который всегда был добр ко мне. С другой стороны, не обращать на них внимания – по крайней мере, до тех пор, пока не удостоверюсь, что они беспочвенны, – я тоже не могу: это было бы безответственно. Но вдруг эти обвинения окажутся обоснованными, что тогда? Смогу ли я, зная об этом, продолжить служение хозяину, чьи происки принесли Риму столько вреда? Возможно, обращение к моему новому Богу поможет мне определиться с тем, как жить дальше.
