Никогда не расценивай как полезное тебе нечто такое, что вынудит тебя когда-нибудь нарушить верность.
Марк Аврелий. Размышления. 170 г.
«Мансио Феликс, недалеко от Арелата, Виеннская провинция, диоцез Семи провинций. Год консулов Басса и Антиоха, III окт. ноны[13]. [Здесь Тит сделал паузу, убрал прилепившийся к заостренному концу тростникового пера волос, а затем продолжил.] При свете угасающей масляной лампы я продолжаю вести семейный архив, сидя в маленькой комнате постоялого двора, почему-то названного “Счастливым”, убогой, неоправданно дорогой лачуги с безвкусной едой и несвежим бельем.
После состоявшегося у меня короткого “разговора”, я был абсолютно уверен, что епископ Пертинакс больше не будет тревожить моего отца, по крайней мере, в ближайшем будущем. И все же полагаться на судьбу я не стал. Больше, чем в чем-либо другом, Гай нуждался в заботе и хорошем отдыхе; когда я намекнул, что неплохо было бы с его стороны съездить повидать внука, он тотчас же на это согласился. Таким образом, я сопроводил его в расположенную между Базилией и Аргенторатом Стратисбургом бургундскую деревушку, где, в хозяйстве отца моей жены, жили Клотильда и Марк. К Клотильде Гай теперь относится, словно к дочери, а уж Марка он и вовсе обожает; за отцом моим нужен глаз да глаз, иначе он просто избалует ребенка! Когда я уезжал, он со счастливым видом спорил с моим тестем о преимуществах римского вина и германского пива, которое, полагаю, втайне ему и самому очень нравится.
Из бургундского поселения в Верхней Германии я отправился в Арелат. В отличие от уступленных ''варварам'' рейнских областей, Провинция после их нашествий почти не изменилась; те же, хотя и напоминающие скорее укрепленные деревни, нежели обычные имения, виллы; богатые, процветающие города; повсюду – виноградники и оливковые рощи. Завтра я намереваюсь выехать в Аквитанию (надеюсь, готы меня пропустят), где собираюсь разыскать Аэция для того, чтобы заявить о своей отставке. Я должен с ним повидаться – хотя, наверное, проще (а возможно – и безопаснее) было бы просто прекратить выполнение моих обязанностей в Равенне и уйти со службы без единого слова».
Пытаясь подавить мрачные предчувствия, Тит переминался с ноги на ногу у командирской палатки в штабе армии Аэция, разместившемся рядом с визиготским поселением в Толозе. Охранявшие вход в палатку часовые сказали ему, что полководец ведет переговоры с некими визиготскими вожаками – попытка готов завладеть Арелатом и расширить тем самым свои территории потерпела неудачу, и теперь стороны договаривались об условиях мирного соглашения.
Часа через два предводители готов, замкнутые и угрюмые, покинули палатку Аэция. Их внешний облик поразил Тита до глубины души. В отличие от бургундов, одевавшихся и выглядевших в строгом соответствии с тевтонскими традициями – брюки, длинные волосы и т.д., готы носили римские одежды, были коротко подстрижены и гладко выбриты. Лишь высокий рост и светлая кожа свидетельствовали об их германском происхождении.
После того как о прибытии Тита было доложено полководцу, Руфина пропустили в палатку, разделенную на две части; передняя, завешенная картами и планами, представляла собой своего рода «комнату» для совещаний, задняя, скрытая занавесом, вероятно, предназначалась для сна и отдыха.
– Проходи, – произнес знакомый голос. Отдернув занавеску, Тит шагнул в личный покой полководца. Сидевший за заваленным свитками пергамента и письменными принадлежностями столом Аэций имел нетипично напряженный и усталый вид.
