Паулин узнала об этом за утренним построением, когда гонец вручил Лирхт письмо с гербом короля. Она стояла в строю, спина прямая, взгляд перед собой – и всё равно почувствовала, как её желудок скрутило.
А спустя несколько часов, когда её шаги привели в лазарет под предлогом пореза, Паулин в который раз за день зажмурилась над раковиной.
– Всё хорошо? – спросил проходящий мимо фельдшер, но она только кивнула и утерла губы рукавом.
Нет, всё было не хорошо.
Тело начинало вести себя иначе. Грудь ныла, словно от синяков, и тошнота приходила волнами – особенно по утрам. Мысли путались. Она не могла себе позволить панику. Не сейчас. Но внутри уже сжималось подозрение.
"Нет. Это… невозможно."
Она попыталась отмахнуться, но инстинкты не обмануть. После всего. После него. После той ночи. Она вспоминала его кожу, его голос, его глаза. И проклятую простыню, брошенную перед Шион с той усмешкой, которой нельзя было простить.
Теперь – бал. Теперь – помолвка. Теперь – она.
Позже в тот же день Паулин была назначена на вспомогательное дежурство в кухонном блоке. Это было нечасто, но случалось – как способ "вписать" представителей младших отрядов в рутину базы. Её поставили нарезать овощи, но резкий запах лука и кипящей телятины ударил, как пощечина. Она выпрямилась, выдохнула – и тут же побледнела.
– Всё нормально? – спросила старшая по смене, глядя на неё с подозрением.
– Да, – процедила Паулин и сделала шаг в сторону.
Но второй шаг оказался последним – её повело, и она еле успела добежать до задней двери. Склонившись над ступеньками, она судорожно схватилась за перила, и желудок опорожнился рывком. Голоса за спиной стихли.
Через несколько мгновений она услышала, как кто-то побежал внутрь. Потом – приглушённые слова: – Позовите лазарет… нет, подождите. Не трогайте её. Это…
Когда она обернулась, на пороге стояла одна из служанок. Та смотрела на неё с чем-то вроде ужаса и недоверия.
– Господи. Ты… это ведь…
Паулин молча вытерла губы. Глаза блестели от тошноты и унижения. Она поняла, что теперь слухи разлетятся быстрее, чем запах жертвенной крови на балу.
Ещё до наступления вечера о её состоянии будут шептаться в коридорах.
И Лирхт… он тоже узнает.
Когда она вернулась в казарму, всё было не так. Слова – громче, чем надо. Тени – длиннее. Люди – внимательнее. И где бы она ни появилась, её чувствовали спиной. Как запах.
Поздним вечером, когда Паулин вышла за водой, она увидела в коридоре Лирхт. Он стоял, разговаривая с кем-то из старших офицеров, но замолчал, как только увидел её. Офицер отошёл.
– Ко мне. Сейчас. – тихо бросил он.
Она пошла за ним, затаив дыхание. Внутри уже всё знало, куда это приведёт.
Он закрыл за ней дверь в кабинет.
– Садись. – приказал. Паулин не села. Он выдохнул, подошёл ближе.
– Так это правда. – Не вопрос, не осуждение. Констатация.
Она сжала кулаки.
– Ты это специально? Или ты просто глупая?
– А ты что, хотел, чтобы я пришла и попросила разрешения? – резко ответила она. – После той простыни? После той сцены перед всеми?
Он подошёл вплотную, голос стал опасно тихим:
– Я хотел, чтобы ты хотя бы поняла, во что ввязалась. И с кем.
– Я поняла. – Её глаза горели. – Слишком хорошо поняла.
– Тогда объясни, почему ты ходишь по базе, как мина, и блюёшь в раковину кухни.
Молчание. Он подошёл ещё ближе.
– Ты беременна от меня. – Теперь это звучало как приговор.
– Заметно, да? – она горько усмехнулась.
