Aurental. Volumen I: Saeculum dolore, saeculum natum - страница 25

Открылась дверь. Лирхт вошёл тихо, будто тень. Она не обернулась.

– Стражники говорят, ты молчала всю дорогу. – Его голос был ровным, но сдержанным.

– А что мне было говорить? – Паулин шептала. – Спасибо за возможность?

Он подошёл ближе. Не касаясь. Только стоял. Смотрел. Словно ждал, пока она скажет ещё что-то.

– Ты знала, что делаешь? – спросил он.

– Да.

– Почему?

Паулин сжала пальцы в кулак. Вода стекала по её запястьям.

– Потому что я хотела. Потому что я могла. Потому что если бы я этого не сделала, то сделала бы что-то хуже.

– Ты думаешь, я тебя осуждаю? – Лирхт приподнял бровь. – Я не из тех, кто пугается крови.

– Тогда зачем пришёл? – обернулась она, взгляд яростный. – Чтобы убедиться, что я окончательно сошла с ума?

Он подошёл. Встал напротив. Между ними – пар, напряжение, холод и жара одновременно.

– Я пришёл потому, что ты стала опасной. Даже для себя. – Он протянул руку и стёр каплю с её щеки – была ли это вода или слеза, он не уточнил. – Не забывай, Паулин. Ты – инструмент. И если ты сломаешься, тебя не починят. Тебя заменят.

Она стиснула зубы. Сердце застучало громче. Но губы дрогнули.

– Лучше быть сломанной собой, чем целой по чьему-то приказу.

Он усмехнулся.

– Это уже философия. А ты всё ещё стоишь голая, с руками в крови.

Он отвернулся. Сделал шаг к двери. Но замер.

– Очисти голову. Завтра ты понадобишься мне другой.

Он почти вышел.

– Останься, – выдохнула она, тише шороха воды.

Лирхт замер. Спина напряглась. Он обернулся.

Она стояла, не отводя взгляда, и в этот момент не просила. Она требовала. Тихо. Слабо. Но требовала.

Он вернулся. Не сказал ни слова. Остался.

Он снял куртку, бросил на край скамьи. Подошёл ближе. Их дыхание смешалось с паром.

Она положила ладони ему на грудь, скользнула вверх – к плечам, к шее, к затылку. Он позволил. А потом притянул её к себе. Без резкости, но твёрдо. Пальцы скользнули по её спине, оставляя за собой тепло, от которого кружилась голова.

Паулин дрожала. Но не от страха. От осознания, что он – здесь. Не потому, что обязан. А потому что выбрал.

И когда их губы встретились, это было не про нежность. Это было про выживание. Про подтверждение: ты жив, ты нужен, ты есть.

Он прижал её к стене душевой. Горячее дыхание. Холодная плитка под лопатками. Её пальцы – в его волосах. Его руки – на её бёдрах. С каждым движением – меньше границ, меньше слов. Только кожа, только взгляд, только давление пальцев, будто он считывает её душу сквозь тело.

– Ты – моя, – выдохнул он, и голос его был шершавым, низким.

Она не ответила. Только выгнулась навстречу.

Это было похоже на то, чего они ждали всю жизнь.

Ночь в особняке Бернсайд выдалась тревожно тихой. Шион стояла у окна, завёрнутая в шаль из чёрного шёлка, и всматривалась в огни далёкой дороги. Её руки были сцеплены за спиной, а губы плотно сжаты. За спиной раздался лёгкий стук.

– Войдите, – произнесла она, не оборачиваясь.

Дверь открылась. Один из слуг склонился в поклоне, подавая письмо на подносе. Рядом – продолговатая коробка, перевязанная алой лентой.

– Кто принёс это? – Шион не взяла письмо, не глядя на него.

– Безымянный гонец. От имени дома Альвескардов.

Шион резко обернулась. Лицо оставалось холодным, но глаза сузились. Она жестом отпустила слугу, поднесла письмо к свету и разорвала печать.

На плотной бумаге – всего одна строка: "Вы просили вернуть – мы вернули."

Шион перевела взгляд на коробку. Медленно, будто опасаясь, развязала ленту. Внутри – свернувшееся окровавленное тело. Узнать его можно было только по кольцу на пальце. Вивьен. Или то, что от неё осталось.