Она не ответила.
Зато тело начало сжиматься. Волна. Вторая. Третья.
Шион кричала. Ткани! Свет! Воздух!
Кто-то падал в обморок. Кто-то молился. Кто-то сбежал.
И потом – крик. Маленький. Визгливый. Живой.
Родилась девочка.
Вся в крови. Синюшная. Слишком маленькая.
Но – кричала.
Как будто вызвала себя сама.
Лирхт взял её. Завернул. Прижал к себе. Не как отец. Как виновник.
Шион смотрела на него. На неё.
И в этот момент Паулин открыла глаза.
Медленно. С трудом.
Но взгляд был уже живой.
– Если ты сейчас уйдёшь… – прошептал Лирхт, не глядя на неё. – Я не прощу.
Молчание.
Потом – её голос. Сухой, как пыль:
Сдохни.
И потеряла сознание.
Она не умерла.
Но сутки не приходила в себя.
Девочка кричала редко. Смотрела – всегда.
Шион не отходила от ложа. Лирхт – от окна.
И каждый раз, когда он держал ребёнка на руках, он чувствовал не тепло.
А наследство.
И оно дышало – глубже, чем любая клятва.
Подземный зал. Каменный. Без окон. Только факелы и стража, которая не носит гербов.
Их было шестеро. Ни одного имени. Только маски. Разные – железо, дерево, шёлк, мрамор, чёрное стекло.
Они стояли вокруг круглого стола. На нём – ничего. Только карта. И один алый камень, положенный поверх герба Ленц.
– План провалился, – сказал тот, кто в железе. – Девочка родилась. Жива.
– Это невозможно, – отозвался голос из стекла. – Яд был проверен. Всё должно было сработать.
– Она выжила. И дитя выжило. Значит, теперь у нас проблема не с ней. А с её потомком.
Пауза.
– Что с отцом? – спросила женщина в маске из мрамора.
Лирхт? Молчит. Держит ребёнка при себе. Больше никому не доверяет.
– Разумеется. Он был при родах. Он видел, как из крови выходит власть. И теперь он будет стоять, пока не сломается.
– Или пока мы не сломаем.
Тишина. Факел треснул.
– У нас есть время, – сказала женщина в маске из шёлка. – Ребёнок ещё слаб.
Паулин – на грани. Если давить мягко, незаметно – можно всё исправить. Без шума.
– Нет, – отрезал тот, что в железе. – Они почувствуют. Эта семья на слух реагирует лучше, чем мы думаем.
Он положил второй камень – чёрный – на герб Альвескардов.
– Нужно выбрать сторону. До того, как выберут за нас.
Комната была тёмной. Только свеча.
Паулин сидела на краю кровати – прямая, бледная, вся в свежих швах и злости. На плечах – всё ещё светились золотые линии. Те самые. Печать.
Лирхт стоял у окна. Немой. Упрямый. Как будто дождался.
– Это всё из-за тебя, – сказала она. Хрипло. – Из-за твоей магии. Из-за этих… кандалов. Я была в ловушке. Ты держал меня, когда я должна была быть свободной. Ты не удержал меня. Ты сломал.
Он медленно обернулся.
В глазах – усталость, но ни капли вины.
– Ты была неконтролируемой. Я поставил границы.
Ты поставил метку, – прошипела она. – Я чуть не умерла. Она могла умереть. А ты… ты стоял и молчал.
– А теперь ты орёшь. Что изменилось? – Он шагнул ближе. – Ты жива. Она жива. Всё остальное – твои драмы.
Паулин вскочила. Рубашка прилипла к телу. Лицо – побелело от гнева. – Сними их, – выдохнула она. – Сейчас. Или я сама выжгу.
– Попробуй, – сказал он. Тихо. Спокойно. – Но запомни: они не сдерживают тебя. Они напоминают, что сдерживать себя должна ты.
Она подняла руку – и на миг казалось, ударит. Но пальцы дрогнули. Опустились.
– Ты когда-нибудь заплатишь? За это всё?
Он уже шёл к двери.
И только на пороге ответил:
– Я плачу. Каждый день. Просто ты смотришь не туда.
