Я встал и пошел в туалет. Повсюду глыбились толстые потные люди, они ели, пили и шумно, перекрикивая музыку, говорили. И все по-русски! Фантасмагорическое зрелище. В туалете я снял рубашку и вымылся до пояса. Стало легче.
Когда я вернулся за стол, там стояла большая тарелка с двумя гамбургерами, жареной картошкой и листиком салата. И запотевшая бутылочка минералки. Я жадно набросился на еду.
– А вы чей такой будете, юноша? – спросила мамаша, разглядывая меня в упор.
– Я не здешний, я с Манхэттена.
– Сто лет не была на Манхэттен (название острова она не склоняла). И что, хорошо там жить?
– Да не очень, – отвечал я с набитым ртом. – Русского языка не слышно.
– Так вы сюда за русским языком приехали. Вот оно что. А ваш папаша, он кто будет?
– Программист. Мы два месяца назад прилетели.
– Это очень хорошая профессия! – с удовольствием воскликнула мамаша. Ей явно нравилось, что мой отец программист и что мы живем в дорогом Манхэттене. – И как вам нравится у нас в Америке?
– А никак не нравится, плохо у вас в Америке, скучно.
– Это потому как вы на Манхэттен живете. А все люди – тут, на Брайтон-Бич.
– Я это понял.
– Софочка, вон дядя Эдик идет, я пойду поздороваюсь, – сказала она дочери, шумно всосала остатки коктейля и вперевалку направилась к группе людей, стоявших на набережной.
Я остался один на один с Софочкой. Как только мамаша ушла, девочка подняла на меня свои воловьи глазища и стала рассматривать нагло, в упор.
Тем временем я доел картошку и медленно попивал воду. Вазочка Софочки была пуста.
– Что вы на меня так смотрите? – наконец спросил я.
– Вы очень похожи на одного моего школьного учителя. Только он повыше ростом, а так – две капли воды, – сказала Софочка с американским, между прочим, акцентом. Наверное, она очень хорошо училась.
– Ну и как ваш учитель, добрый?
– Очень. Особенно со мной. Мне кажется, он мечтает со мной переспать, – вдруг сказала она. – Я уверена в этом.
– Как это – переспать? – спросил я.
– Вы что, не знаете, что такое переспать? – Удивлению Софочки не было предела. – Ну, это значит – заняться сексом. У нас полкласса уже им занималось, уж девочки – точно.
– Понятно. А вы?
– Что я?
– Вы занимались?
– Нет, – смутилась немного Софочка. – Я не могу так, чтобы секс ради секса.
Знала бы она, чем я занимался – еще часу не прошло – с негритянкой! Значит, это называлось – переспать. Забавно. А мы вроде и не спали вовсе, если не считать моего минутного обморока.
– У вас что, и девушки нет? – спросила Софочка.
– Нет. И в Москве не было, и здесь нет еще.
– Вы из Москвы прилетели? А мы из Одессы.
– Зато у меня была сестра, очень похожая на вас, – неожиданно соврал я.
– Почему была?
– А она умерла. Еще в роддоме.
– Так откуда же вы знаете, что она похожа на меня?! Странно даже! – воскликнула Софочка, но глазки ее повлажнели.
– Мне так кажется. Я, как вас увидел, вдруг подумал, что если бы моя сестра не умерла в первые же минуты, она бы выросла очень похожей на вас. Знаете, я с ней все время теперь разговариваю, ну вернее, воображаю, что разговариваю. И она как наяву стоит передо мной, и очень на вас похожа, особенно глаза.
Большие Софочкины глаза вдруг наполнились слезами. Она расчувствовалась. А я врал, и это мне доставляло несказанное удовольствие, особенно потому, что врал я по-русски. Я так давно не говорил по-русски то, что хотел.
– А вас как зовут?
– Леша, а по-здешнему Алекс.
