Авось, Небось и Кабы (сборник) - страница 23

– Карр! Карр! Карр…

Поднял царь связку и диву даётся. Ключи в той связке как есть все до одного поддельные. Осердился, глаза круглые сделались. Точь-в-точь пули свинцовые. И усы дёргаются.

– Гей, стража! Царского ключника сюда. С казначеем. Живо!

Стража со всех ног бросилась приказ исполнять. А царь, ожидаючи, из стороны в сторону ходит, ботфортами грохает. «Воры! Вор на воре! Мало им… в казну забрались!»

Никто подумать не успел, стража назад возвращается. Перепуганных казначея с ключником под белы руки к царю волочат. На обоих длинные ночные рубахи надеты. Видать, из постелей тёпленьких вынули. А на головах – высокие боярские шапки. Казначей толст и низок, звать казначея Фомой. Зато ключник худой, как дрын[41], и длинный, Ерёмой кличут. Повалили их стражники перед царём на колени. Пётр связку с ключами боярам под нос швырнул.

– Что за ключи? Откуда?

Голосище у царя зычный, будто гром загромыхал. Ерёма с Фомой запереглядывались, друг друга в бок тычут: кому ответ перед царём первому держать. Наконец, Ерёма осмелился. Вперёд на коленках выполз.

– Дозволь, государь, слово молвить? Тридцать зим и тридцать лет я – царский ключник. Верой-правдой тебе служу. А ключей таких мы с казначеем Фомой в глаза не видывали. Как Бог свят! Ни слухом ни духом.

Сказал так-то и на купола у церковки три раза лоб перекрестил. Очень в Бога верил Ерёма-ключник. А царь Пётр своё гремит:

– Ключи поддельные! От государевой казны!

– От казны, батюшко-государь, ключи у тебя хранятся. В царской спаленке, под подушкой. Окромя тебя, доступа к этим ключам никто во всём царстве не имеет.

Пётр с досады чернее тучи. Вперёд-назад ходит, топает.

– На севере, в Балтийском море, шведы засели. С юга хан крымский войной грозится. Турки бельмом в глазу. А здесь, возле престола российского, одни воры да мошенники! До казны добрались. Грабят!

Да делать, видно, нечего. Нет вора. И горло драть понапрасну ни к чему. Махнул рукой стражнику.

– Подай кафтан, дурак.

Принёс стражник царю кафтан, принёс ягдташ[42]. Конюхи коня серого в яблоках подводят. Обряжают[43] царя для охоты. Сел Пётр в седло и грозится:

– Правда ваша, бояре. Ключи у меня хранятся. Но ежели через три дня не сыщете вора, в яму посажу. Обоих.

Бояре так в голос и запричитали:

– Ох, ох! Грехи наши тяжкие! Не погуби, милостивец. Где ж нам вора тебе взять?

А Пётр и слушать не хочет.

– Замки все сменить. К воротам стражу приставить. С ружьями и саблями наголо.

Глянь, а царя уже и след простыл. Только грязь из-под копыт в стороны брызжет. Боярам все глаза залепило. Поднялся Фома с колен, грязь с бороды обирает.

– Уф! Пронесло, кажись. Куда это он?

Ерёма из-под руки вслед смотрит.

– Должно, на охоту.

Разогнали бояре всех стражников по местам, возле башни новые караулы выставили. С ружьями и саблями наголо, как царь велел. Потом отошли в сторонку и шепчутся промежду собой:

– Много ли унёс, Ерёма?

– Сорок шапок серебра.

– Серебра? Дурень… там золото в уголочке стояло, справа.

– Справа? Ты давеча говорил слева?!

– Справа.

– Нет, слева!

Озлился Ерёма, что Фома отпирается, да промеж глаз кулаком ему и угодил. Тузят бояре друг дружку почём зря, за бороды таскают. «Справа! Слева!» – кричат. Но одумались, видать.

– Стой! – завопил Ерёма. – А в яму хочешь? Слыхал, чего царь обещался?

– Уф! И то сказать…

– Надо, Фома, нам с тобой вора найти.

– Вора?.. Как это?

– Чужая шея, как известно, не болит, а? – а сам Фоме подмаргивает и ребром ладони по шее – стук. Будто топором рубит. – Дураков на свете пока хватает, сам знаешь.