Читать онлайн Лев Кожевников - Авось, Небось и Кабы (сборник)

Жил на свете Данило-охотник, у князя на службе состоял. Однажды возвращался он с охоты домой. На богатырском коне. А уж ночь на землю опускается. Прошлогодняя полынь сквозь снег, как щетина, торчит, и ветер по полю позёмку[1] носит. А издалека-далека волчий вой, голодный, слышится…

Чует охотник, не выбраться ему до темноты на прямоезжую дорогу. Видно, в чистом поле заночевать придётся. Остановил Данило коня, из-под руки по сторонам озирается, а всё равно не видать ни зги. Снег глаза слепит. Глядел, глядел до рези в очах, и вдруг… эва, никак огонёк светится? Или почудилось ему?

– А ну-ка, Сивко-Бурка, поворачивай! Может, к постоялому двору прибьёмся.

Развернул Данило своего коня богатырского. Плетью над головой свистнул. Только снежная пыль на том месте взметнулась, да конский поскок по промёрзлой степи дробной рысью отозвался. Ехал-ехал Данило на свет, и вдруг… на поляну выезжает. Глазам не верит. Что за диво-дивное? В чистом поле зима лютая, снег метёт, вихрями завивается, а тут – лето красное! Буйная зелень вокруг. Птицы свистят. И цветы на ветвях распустились. Светло, как в полдень.

Спешился Данило. Озирается. Откуда-то от земли свет идёт. Наклонился, рукой в разнотравье пошарил и перо поднимает. Не простое перо, Жар-птицыно! Сам диву даётся. Слыхать про это чудо много слыхал, а видеть ни разу не доводилось. Долго любовался. Но тут Сивко-Бурка не выдержал и говорит:

– Не бери, хозяин, это перо. Беду себе наживёшь.

Но Данило только головой покачал.

– Нет, Сивко-Бурка, на сей раз слушать тебя не стану. Это перо я самому князю в подарок поднесу. А уж он за верную службу наградить умеет.

– Эх, хозяин, как бы тебе вовсе головы не сносить.

– Хватит каркать, волчья сыть[2], травяной мешок! Да неужели я это диво-дивное в чистом поле брошу? Ступай, пасись до утра. А завтра, чуть свет, в путь тронемся.

Назавтра, ближе к полудню, Данило-охотник уже в крепостные ворота стучит. Гей, стража! Отпирайте, дескать. И прямиком на княжий двор своего коня правит. На резное крыльцо взбежал… нет никого в тереме! В покои княжеские входит. Озирается. Где-то князь пресветлый, не в отъезде ли? И слуги все, будто по углам попрятались?

Тут боярин думный навстречу с широкой лавки встаёт.

– Стой, холоп! Ты куда в грязных сапожищах с немытой рожей прёшь? Или плетей захотел?

Осерчал Данило.

– Я тебе не холоп, боярин. Мне ко князю в любом виде в любое время дозволено. Отойди, не то зашибу ненароком.

– Не сердись, Данило, – боярин отвечает. – Обознался впотьмах. Светлый князь сегодня не в духе. Видеть никого не желает. У себя в спаленке с утра заперся. Я и сам тревожить боюсь.

– Да что стряслось у вас, пока я на охоте был?

Сдвинул боярин высокую шапку на нос, долго в затылке скрёб. Как и сказать-то не знает.

– Князь думу думает. А про что, никому неведомо.

Данило только руками развёл. А боярина уже подозрение взяло: Данило-охотник в княжеских покоях не частый гость. Без дела не ходит. Как бы выспросить половчее, что за дело у него такое?

– А к князю тебе зачем надобно? – спрашивает.

– Да вот, дичи к княжьему столу настрелял. И потом… дело у меня к нему.

– Говори своё дело. Я князю доложу, когда позовёт.

Задумался Данило. Вроде не с руки через боярина перо князю отдавать. Но притомился с дороги молодец, седьмые сутки дома не бывал. Не сидеть же здесь до ночи, пока князь думу надумает.

– Эх, так и быть! Слушай тогда, боярин. Еду я вчера полем, а ночь уже, ни зги не видно. Снег глаза слепит. Вдруг… поляна посреди поля, с эту вот горницу. Птицы поют, трава-мурава, цветы кругом. Лето красное! И светло, будто в полдень. Гляжу, а в траве – перо лежит. Жар-птицыно!

С этими словами стащил Данило-охотник шапку с головы и из подкладки перо достаёт. Враз вся горница осветилась, а из дубовых резных колонн на глазах ветки начали прорастать, зелёные, с листьями. Птицы поют. У боярина так челюсть и отвисла.

– Хочу я это перо, боярин, светлому князю подарить. Пусть сердце потешит.

Завидно боярину стало. Даже с лица потемнел.

– Какой же это подарок, – отвечает, – коли ты в княжеских угодьях перо нашёл? Перо светлому князю по праву принадлежит. А что не украл да не утаил, за то спасибо тебе.

Спрятал боярин перо за пазуху.

– Так и быть, передам князю подарок. Как из спаленки выйдет, сразу и передам. А дичь, убоинку[3], ты, Данило, на кухню поварёнкам снеси. Пусть жарят, парят, пекут. К обеду чтобы готово было.

– Скажу. Да и ты скажи князю, не забудь.

Натянул Данило шапку на брови, да и вышел вон. Только глазами в дверях сверкнул.

Боярин по горнице из угла в угол расхаживает, никак не нарадуется. Вот удача, так удача! Сама в руки плывёт. В награду за это перо он у князя десять деревень с людишками сможет выпросить. И соболей, и золота… немерено! То-то сердце распотешится! Вдруг, глянь: сам князь из спаленки выходит. Мрачен с виду, голова на грудь опущена. Никого перед собой не видит. Боярин шапку поспешно сдёрнул. В кулак покашливает… знать о себе даёт.

Услышал его пресветлый князь.

– Кто тут? А… это ты, боярин. Говори, коли дело есть.

– Хотел узнать, светлейший князь, не надобно ли тебе чего? Только прикажи, из-под земли достану. Живота своего не пожалею.

– Эх, боярин! – Князь головой покачал. – Лютой зиме конца не видно. Скот от бескормицы дохнет. Моровая язва моих людишек по городам и весям[4] косой косит. Как злую беду одолеть, ума не приложу.

Обрадовался боярин: момент подходящий. Как раз его лыко в строку будет.

– Не вели, – говорит, – князь, голову рубить, вели слово молвить. Может, помогу беде.

– Дело скажешь, награжу по-царски. А за глупость пеняй на себя. Ну?

– Слушай тогда, пресветлый князь. Еду я вчера с охоты полем, а ночь уже. Ни зги не видно. Снег глаза слепит. Вдруг… поляна посреди поля, с эту вот горницу. Птицы на деревьях поют. Цветы, трава-мурава. Лето красное! И светло, будто в самый полдень. Гляжу я под ноги: в траве перо лежит. Жар-птицыно!

С этими словами сунул боярин руку за пазуху и перо достаёт. Враз горница засияла. Из дубовых колонн ветки полезли зелёные. Птицы со всех сторон свистят, красному лету радуются.

– Решил я, светлый князь, это перо тебе доставить. Люди добрые говорят: кто пером владеет, оно тому человеку счастье приносит.

Не сразу князь в себя пришёл. Диву даётся.

– Сколь на свете живу, чуда такого не видывал. Должно быть, от самого Ярилы-солнышка весточка? – И боярина похвалил: – Вот это служба так служба!

Но недолго князь подарку радовался. Покрутил перо в руках, поразглядывал и на стол бросил. Ровно негодную щепку. Сам в красный угол сел, на дубовое креслице. В сторону глядит. Боярину это, конечно, невдомёк показалось.

– Что, светлый князь, опечалился? Или тебе подарок не по сердцу?

– Взгляни в окно, боярин. Что видишь?

Подошёл боярин к окошку. Головой из стороны в сторону крутит, плечами пожимает. Чего там увидишь, дескать? Сугробы по самые окна намело. Позёмка стелется. Зима, словом.

Князь далее спрашивает:

– Может, где трава из-под снега пробивается?

– Нет, ни былиночки. Снег один.

– Стало быть, проку от пера никакого. Мне одному в горнице такое счастье не надобно.

Согласился боярин, когда поразмыслил.

– Оно так, – говорит. – От малого пера и проку мало. Вот если бы Жар-птицу случилось найти…

Тут князь и поймал его на опрометчивом слове:

– Найди, боярин! Коли найдёшь, проси в награду, чего душа пожелает. Отказа тебе не будет. До самых ноздрей золотом осыплю.

– Помилуй, пресветлый князь! – взмолился несчастный. – Да где ж искать её, эту птицу?

– Перо сумел найти, значит, Жар-птицу добудешь. А нет, на плаху отправлю!

И пальчиком державным, в брильянтах, в окно на лобное место[5] боярину указал. Там, в деревянном пне, окровавленном, величиной в три обхвата, палаческий топор круглый год торчит. Ворам и расхитителям государевой казны в назидание.

Вышел боярин от князя, понуренный. Сам себя бранит за глупость. Зачем, дескать, к князю с этим пером сунулся? Вот дурень так дурень! Ну да ладно. Попробую другого дурня, похлеще, на своё место сыскать.

– Гей, слуги! – с крыльца кричит. – Позвать сюда Данилу-охотника!

Приводят слуги Данилу.

– Зачем звал, боярин?

– Худо дело, Данилушко. Не обрадовался князь твоему подарку. Ногами затопал, закричал: коли сумел Данило перо найти, значит, и Жар-птицу добудет. Так и передай.

У Данилы-охотника глаза на лоб полезли.

– Помилуй, боярин! Да где мне её искать, эту птицу?

– Где хочешь, там и ищи. А не добудешь если, князь обещал на плаху тебя отправить.

Совсем опечалился Данилушко. Видно, правду люди сказывают: возле царя – возле чести, возле царя – возле смерти. Ну да делать нечего, надобно в путь-дорогу собираться.

Сел Данило-охотник на богатырского коня и поехал Жар-птицу искать. Как князь велел. А куда едет, сам не знает. Голову на грудь повесил.

– Эх, Сивко-Бурка, зря я тебя не послушал, тогда и беды бы не нажил. Где искать эту Жар-птицу, ума не приложу.

– Не горюй, хозяин. Голова твоя не завтра с плеч свалится. Авось, да отыщем Жар-птицу.

Ехали они, ехали, вдруг… чу! Конский топот за спиной Даниле почудился. Кличет кто-то по имени. Остановил Данило коня, назад из-под руки вглядывается. А Сивко-Бурка ушами прядёт, ноздрями ветер ловит.

– То боярин за тобой гонится. Третий день догнать не может.

Спешился Данило-охотник. Коню торбу с ячменём на шею повесил. Боярина поджидает. Узнаем, дескать, Бурка, чего боярину надобно? Ждут-пождут, конский топ всё слышнее становится. Полдня не прошло, и впрямь боярин на взмыленном скакуне настигает. Да с ходу ещё полверсты мимо пролетел. Назад коня разворачивает.

– Тпрру-у! Насилу догнал.

– Уж не сменил ли светлый князь гнев на милость? – Данило спрашивает.

Боярин только рукой махнул.

– Куда там! Не верит тебе князь. Послал меня присматривать.

Вздохнул Данило-охотник.

– Да разве я вор или разбойник какой?.. Ну да Бог ему судья. Поехали, боярин. Вдвоём веселее.

Поехали они вдвоём, бок о бок, стремя в стремя. А Данило ещё и гусельки пощипывает, чтоб не тошно ехать было. Песню поёт:

Ехали они так-то, ехали и наехали на бел-горюч камень. Что на росстанях[6]. Невесть кем тот камень поставлен был во времена незапамятные.

– Тпрру-у! Никак приехали? Тут, Данило, наша дорога на три расходится. Ну-ка, читай, чего на камне написано.

Буквицы на камне от старости давно мхом поросли. Не читаются. Спешился Данило-охотник, рукавицей мох смахнул. Читает:

– Налево поедешь – коня потеряешь… Вот те на! Нет, боярин, мне налево не с руки. Куда я без доброго коня?

Согласился боярин.

– Дале, – говорит, – читай.

– Направо поедешь – женату быть! – Пожал Данило плечами. – Тоже не с руки вроде? Мне службу править, не до женитьбы покудова.

– Дале читай.

– А прямо поедешь – самому убиту быть. Вот это по мне, боярин! Какая разница: князь голову срубит или лихой человек?

Боярин тоже задумался: жена у него есть, дома в светлице сидит. С Данилой не по пути, кому охота убиту быть? И коня жалко. Он тогда говорит: