Авось, Небось и Кабы (сборник) - страница 4

– Стой! Стой! – кричит. – Не досказала ещё…

Пришлось Даниле воротиться.

– Совсем забыла старая… Остров в море-океане охраняет Змей Горыныч об одной голове. Тебе его никак не миновать. Когда биться станете, ты голову ему не руби. Срубишь голову, у него три вырастет. Три срубишь, шесть вырастет. А шесть срубишь, девять вырастет. Он тебя и сожрёт.

– Так мне как этого Змея одолеть, коли рубить нельзя?

– Ты, Данило, палицей в лоб его… да пошибче. Он и падёт замертво. Понял ли?

Обрадовался Данило-охотник: есть на Змея управа.

– Ну, спасибо тебе, бабушка, что на ум наставила. Пора мне… – Взмыл добрый молодец на ковре-самолёте в самое поднебесье. И исчез из виду. Только голос чуть слышно доносится: – Коня моего не съешь!!!

Поворчала Баба-яга и в избу умелась.

– Кабанчиком покуда обойдусь. А там видно будет.

Летит Данило-охотник над морем-океаном ясным соколом. Из-под рукавицы с ковра-самолёта в даль вглядывается. Три дня не прошло, а уж край света впереди замаячил. И остров посреди океана, будто из золота, огнём горит! Стало быть, не обманула бабушка…

Вдруг взбурлило сине море, волной вспенилось, а из чёрных туч, откуда ни возьмись, Змей Горыныч налетел. Да прямо на ковёр-самолёт. Из разверстой[11] пасти с ног до головы Данилу огнём опалил. Ладно, успел молодец щитом прикрыться.

– Ты кто таков, гость незваный? Зачем на край света пожаловал? Смерти ищешь?

Голосище, будто гром гремит. Отвечает ему Данило:

– Меня Данило-охотник кличут. А зачем пожаловал, тебя не спросил, чудо-юдо поганое!

– Ха-ха-ха! Я тебя, Данило, на одну руку посажу, другой прихлопну, только мокрое место останется!

Тут Данило вовсе осерчал.

– Не подстрелил ясна сокола, рано и перья щипать. Давай-ка в честном бою силы пробовать!

Налетел Змей Горыныч на Данилу-охотника, да только ковёр-самолёт, будто шмель, вокруг чуда-юда летает, от ударов уворачивается, от огня ускользает. Три дня и три ночи бились, все тучи в небе в одну кучу собрали, будто смерч бушует. На третий день начал Змей Горыныч уставать, неповоротливый сделался. Вот тут Данило его и подловил. Да со всей силушки богатырской как ударил Змея палицей между глаз! В лоб прямёхонько угодил. Взревело чудо-юдо поганое и рухнуло вниз замертво.

Успокоилось сине море-океан. Тучи исчезли. И солнышко над головой ярче прежнего засияло. Вытер Данило-охотник пот со лба и на остров путь держит…

Опустился ковёр-самолёт с Данилой посреди чудесного сада, прямо перед теремом. Огляделся молодец по сторонам и видит: напротив терема, впрямь, яблоня растёт с молодильными яблоками. Под яблоней колодец вырыт с живой водой. Рядом с колодцем клетка стоит, золотая, узорчатой накидкой накрыта.

Обрадовался Данило-охотник.

– Ай да, бабушка! Всё, как сказала. Слово в слово.

Сдёрнул Данило узорчатую накидку и ахнул. Рукой глаза закрыл от нестерпимого света. Перед ним Жар-птица огнём горит-переливается. «То-то князю потеха будет!»

Набросил Данило накидку. Клетку с Жар-птицей на ковёр-самолёт погрузил. Зачерпнул из колодца фляжку живой воды, как Баба-яга велела. И три яблока с яблони сорвал, в торбу[12] спрятал. Тут бы и самому собраться в путь-дороженьку, да не выдержал Данило, на терем оглянулся. Любопытство так и разбирает его. «Ну нет, бабушка! Хочу я на эту Царь-девицу хоть одним глазом взглянуть!»

Только подумал, а ноги сами к терему несут. И погонять не надо. Но недолго Данило в тереме пробыл. Не успел петух на плетне прокукарекать, а он уж из ворот выскочил. Прыгнул на ковёр-самолёт и кричит: