Карл фон Габсбург делает акцент на наднациональной идентичности. В этом Карл настоящий потомок своего рода: империя, выстроенная его предками, была именно такой – населенной чертовой дюжиной народов, пестрой, связанной общностью истории и географии больше, чем единством языков или культур, хотя и они за столетия совместной жизни сближались, пересекались, проникали друг в друга. Десятилетие за десятилетием, век за веком эта монархия прирастала новыми народами, территориями, строилась неторопливо, как храм Божий, камень на камень, кирпич на кирпич. Габсбурги терпеливо и кропотливо, хитростью и упорством, талантом и умом, изредка жестокостью, куда чаще путем компромиссов, за 600 лет владычества оборудовали большое многонациональное государство. Лучшего прообраза наднационального единства европейская история, пожалуй, не дала. В начале ХХ века вторая по площади и третья по численности населения европейская держава, Австро-Венгрия входила в число немногих стран, определявших содержание общественно-политических, социальных и культурных процессов в Старом Свете.
Это было сложносочиненное государство, устройство которого парадоксальным образом основывалось на его противоречиях. Империя, монархи в которой были не прочь править авторитарно, но по зрелом размышлении уступали либеральным веяниям. “Тюрьма народов” (по убеждению нескольких поколений националистов), в которой идея этнической толерантности зачастую оказывалась сильнее шовинистических настроений. Довольно мощная, даже на закате, держава, которая с большей охотой расширяла свои пределы династическими браками и дипломатическими комбинациями, нежели захватами и войнами. Страна вековых, даже дряхлых традиций, неизменно открытая модерну в живописи, архитектуре, музыке…
Поищем параллели. Держава Габсбургов складывалась как континентальная империя, в отличие от Британии или Испании, но подобно России не имела серьезных заморских владений [3]. Дюжина подвластных Габсбургам народов жила в компактной стране, и даже до наступления эпохи телеграфа депеша с самой далекой окраины поспевала в столицу империи всего за неделю или две. При этом (еще одно сходство с Россией) дунайская монархия кое в чем оставалась таинственной не только для западноевропейских соседей, но подчас, кажется, и для себя самой. Габсбургскому канцлеру Клеменсу Меттерниху не зря приписывают фразу: “Азия начинается на Ландштрассе”. Эта венская улица вела на восток, а восточнее Вены для рафинированных европейцев тогда словно не существовало цивилизации. В империи Габсбургов уживались разные реальности. Вена по праву считалась одной из блестящих столиц, соперничавших роскошью с Парижем и Лондоном, австрийский двор пользовался славой самого церемонного в Европе, но восточные окраины дунайской монархии – Трансильвания, Буковина, Галиция – пугали дикостью самих австрийцев, казались мистическими заповедниками, в которых могут обитать не только люди, но и вампиры.
Габсбурги справедливо числили за собой особую заслугу в коллективной борьбе европейцев против Османской империи, в многотрудном и кровопролитном сопротивлении креста полумесяцу. Их армии веками сдерживали наступательные порывы джихада. Территориальная экспансия османов в Европе была остановлена именно под Веной: город дважды, в 1529 и 1683 годах, выдерживал многомесячную осаду неприятельских войск. Первая неудача, свидетельствуют летописи, всего лишь серьезно встревожила султана Сулеймана Великолепного. Второе поражение, через полтора века, оказалось более чувствительным: сражение под Веной, в котором на стороне Габсбургов соединились армии многих христианских стран, положило окончательный предел османскому проникновению в глубь континента. Но центральноевропейская империя после этого еще долго служила поясом безопасности и заградительным валом западного мира.
