Из чего же состоит конфликт?
Определение в предыдущей главе задает нам общий контекст конфликта и минимум две подсистемы – то есть УЧАСТНИКОВ конфликта. Кроме того, всегда существует ОБЪЕКТ конфликта.
Нормальный бытовой дискурс, говоря о конфликте, всегда называет именно участников и объект.
– Что случилось?
– Васька вломил Петьке.
Мы имеем двух участников, и физическое насилие между ними. Но сам факт насилия еще не объект конфликта! И расспросы продолжаются:
– А за что?
– Петька сломал васькин велик.
– А-аа!
Объектом конфликта всегда является либо некий ресурс (благо, полезняшка, статус или возможность), либо право распоряжения этим ресурсом (иначе говоря, власть). Но проблема в том, что наличия спорного объекта для конфликта недостаточно. Из одной и той же точки ситуация может развиваться и усугубляться – а может и мгновенно утухнуть:
Петька уже починил васькин велик
Петька отдал за сломанный велик свой гироскутер
Петька позвал брата-боксера, и Ваське пришлось уйти ни с чем
Васька вломил Петьке и они пошли вместе чинить велик к Сашке в гараж
Васька плюнул и пошел сам чинить велик
У Васьки таких великов еще четыре, ему пофиг
Чтобы конфликт был, и был определенным, и имел свои тенденции развития, необходим не столько объект, сколько ПРЕДМЕТ конфликта – а именно разница в представлениях участников о том, что собственно, произошло и чему далее следует происходить. И чем меньше эта разница, тем вероятнее, что никакого конфликта НЕТ. Сломал велик – получил по щам – все логично – вместе пошли на рыбалку.
Эта самая разница в представлениях – и есть противоречие, о котором так настойчиво говорили литературоведческие источники. Противоречие между картинами мира, носителями которых являются участники. Картина мира – вещь могучая, и, в принципе, умелый автор может исхитриться и изложить одну из них без всякого участника-носителя. Тогда одинокий герой будет биться в тексте с общефоновым «так уж оно тут устроено», даже без индивидуального антагониста. Но традиционно и писателю, и читателю проще, когда есть кто-то, кто изложит словами и действиями отличную от протагонистовской картину мира.
И это значит, что автор, который планирует вводить в свой текст конфликт, обязан заранее придумать не только (и даже не столько) сам сеттинг, все эти социальное устройство и покрой местных одежд, а минимум два различающихся способа описания этого сеттинга.
– Нильфгаард несет мир и порядок в разрозненные, беспрестанно воюющие северные территории.
– Ааа, поток черных войск уничтожает все живое на своем пути!
При этом, (о чем недостаточно опытный автор часто и не догадывается), чем лучше обоснованы и мотивированы обе картины мира, тем крепче и устойчивее конфликт. Необоснованная картина мира ломается предъявлением реальных фактов, ну и весь конфликт превращается в пузырь. В принципе, люди порой умудряются тянуть целые сериалы на том, что «Альбина думает, что Альберт ее не любит» или «принц Мутарукалицо-доно считает себя недостойным трона империи Сугарукэнога», но, по сути, это всего лишь кокетливый вариант полностью бесконфликтного текста. Чем обоснованнее, логичнее и очевиднее каждый способ видения происходящего (то есть чем сильнее каждая конфликтующая подсистема), тем сложнее загадка и тем интереснее читателю.
Таким образом, противоречие между «прекрасным, возвышенным и безобразным, низменным» практически невозможно сделать ведущим предметом конфликта. Ну кто добровольно примет сторону безобразного и низменного? А вот противоречие между «прекрасным, возвышенным» и «надежным, прагматичным» успешно тащит на себе тысячи историй от «Дюймовочки» до «Стрекозы и Муравья», и уже по приведенным примерам вы видите, что автор может поддерживать своей историей любую из этих двух сторон. Фауст, продавая душу дьяволу, выбирает не между раем и адом (как потом окажется), а между чистой совестью и большими возможностями. Привлекательно, по своему – и то, и другое.
