Третья же угрожала стать последней.
Я приподнял Куракина вместе с его кроватью и громким шёпотом взмолился:
– Саня, оставь хоть пару сантиметров, иначе я тут сдохну!
Открылась дверь в наше купе. Сашка сопротивлялся моему давлению, но всё-таки, чуть приподнимаясь на кровати, гуманно обеспечивал меня спасительными воздухом и пространством. Набросив кофту на щель со стороны входа, он наклонился к сумке и достал свой билет. За ним билеты проводнику показали наши соседи. Они не подали виду, что происходит что-то странное, благословив таким образом все мои будущие приключения.
Я старался не дышать, было тесно, страшно и одновременно смешно. Кошмар: на что не пойдёшь ради проекта своей юности!
Отсчитывал я уже не минуты, а секунды. Наконец услышал:
– Лёха, всё, можешь вылезать!
Выбравшись из ящика, я потянулся, вправляя суставы, спрятал обувь и перебрался на верхнюю багажную полку. Меня обставили сумками и прикрыли гитарой, в ноги положили мой большой рюкзак.
Я лежал на боку, немного поджав колени, положив под голову свитер, и чувствовал себя не на третьей полке, а на седьмом небе. Лёгкость, свобода, никто не давит, можно дышать и даже крутить головой!
Поезд набирал скорость, в окне мелькали дома и железнодорожные пути. Я ехал на лучшем в мире месте и готов был провести там хоть сутки, хоть двое до самого Питера – так я был счастлив!
– Живём, Александе́р!
– Вроде в порядке, Але́ксий!
Пристальное внимание проводников к пассажирам и их билетам улетучилось тотчас после проверки. Как я понял тогда, на пути у нас не было других больших станций с запуском провожающих. В вагоны заходили исключительно пассажиры с билетами, и по поводу безбилетников проводники не волновались.
Понемногу я расслабился. Периодически спускался со своей полки вниз, сидел с Куракиным за купейным столом и общался с ним и соседями.
Я грел свою лапшу, Сашка угощал меня курицей и пирожками, и вскоре я ощутил себя полноценным пассажиром поезда. В течение дня мы болтали, слушали радио, смотрели в окно, периодически меня даже посещали мысли достать гитару и поиграть!
В перерывах между разговорами Александр читал Канта; в его юридическом философию копали глубже, чем в нашем техническом университете. «Критика чистого разума» – классическое название на твёрдой обложке. На пару часов с Сашкиного разрешения я взял его книгу; читал с середины, наудачу.
Как объяснял мне Кант не самым простым языком, пространство и время, которые мы воспринимаем в опыте, субъективны, то есть они – наши же представления, а не существуют сами по себе; а потому всё, что помещается в них, есть тоже наше представление…
В применении к себе, сидящему в этом поезде и перемещающемуся наконец во времени и пространстве, я должен согласиться с Кантом: моё путешествие – порождение исключительно меня самого, моих идей, фантазий и желаний.
Так потихоньку минул день; мы оставили позади значительную часть пути. Опускалась ночь, и я мог снова спрятаться на своей верхней полке и прекрасно ехать дальше во сне – что я с удовольствием и сделал.
* * *
Наступило утро.
Я сидел внизу, как вдруг заметил какую-то движуху в коридоре поезда. Проводники, которых за это время я успел запомнить (а они успели привыкнуть ко мне), общались с какими-то людьми, перемещались по вагону и заглядывали в разные купе. Похоже, проходила пересменка: новая группа проводников принимала у старой всех пассажиров с их билетами.
