Когда делали макет, мама предупредила: если из ее фотографий в книге будет только та, где она в двухлетнем возрасте в Пятигорске, – она не на шутку рассердится.
Мы дали еще одну: там она в расцвете лет на Черноморском курорте в шелковом платье струящемся – а на своем коллаже Лёня поместил ее в сердцевину лотоса.
В 2004 году на восемьдесят лет Люся получила идеальное издание «Мусорной корзины для Алмазной сутры», не имеющее себе равных. Бумага была немецкая, с оттенком топленого молока. Печать дуплекс – два цвета. Обложка – эфалин с малиновым тиснением. Шедевр книгопечатания. Люся была счастлива. Жить ей оставалось два года.
21 декабря 2006-го, в день зимнего солнцестояния (единственный в мифах Древней Греции, когда богу Аиду позволено появляться из подземного царства на горе Олимп) – Ира прислала мне sms-ку:
«Родная моя Мариша…
Сегодня моей маме исполнилось 77,
а твоей мамы не стало…
Они рождаются и умирают в один день,
но остаются с нами на всю жизнь —
нашу общую,
бесконечную,
запредельную жизнь.
Пусть всегда будет мама…
как солнечный круг,
подпирающий нас изнутри».
В честь «Мусорной корзины» мы задумали вереницу ликующих презентаций. Первая встреча с читателями предполагалась на Нон-фикшн, но – ни плакатика, ни объявлений на весь Дом Художника, ни толп журналистов – это нам совершенно не грозило: в полном составе рекламный отдел «Софии» брошен был на триумфальное продвижение Паоло Коэльо.
Ладно, мы с Ирой уселись на высокие табуретки, образовали воронку доброжелательности и стали засасывать туда случайных прохожих: били в бубен, гудели тибетской чашей и воскуряли благовония, мы просто праздновали жизнь, и на наш пылающий костер слетелось немало душ, но все они были друзья и знакомые, и вместо небольшого хотя бы гешефта, мы раздарили налево и направо кучу книг.
Тогда же я обнаружила, что она неплохо играет на флейте. И вот совсем недавно узнала от ее брата Павла, что самодельная флейта и «Роза мира» Даниила Андреева – сопровождали мою талантливую подругу чуть не с пеленок.
Каждая презентация открывала мне Ирку с новой стороны. В «Клубе на Брестской» мой золотой издатель в широченных штанах танцевала на фоне летящих гусей, распластавших в полете крылья. Видела ли она, что творилось у нее за спиной на гигантском экране, или, может, чуяла своим стриженным затылком… Но, чтобы настолько вписаться в стихию воздушного простора и гусиного полета… То ли в ней проступила птица тогда, то ли ангел, я не знаю.
На третью – в эзотерическом магазине «Белые облака» – она просто не пришла. Там мы без нее зажигали – с Лёней и Седовым.
– Среди твоей публики, – мне потом говорил Седов, у него-то глаз наметанный на такие вещи, – было много сумасшедших. Но особенно меня удивил продавец. Мне казалось: продавцы-то хотя бы нормальные? Ничего подобного. Когда ты читала про звук хлопка одной ладонью, он подошел ко мне и спросил: «А, правда: что такое звук хлопка одной ладонью? Какой ответ?» «Ну, понимаешь, – я стал объяснять, – тут в принципе нет ответа. Этот вопрос только создает ситуацию для ума, который не может ответить привычным способом…» «Нет, а все-таки?» – он спросил…
Один-единственный верный поклонник моего таланта был точно в здравом уме, он заранее готовился к встрече, ужасно боялся ее прошляпить, считал часы и минуты… И с первых же слов заснул. А когда грянули аплодисменты, вскочил, опрокинув стул, и в смущении убежал.
