– Ты у меня и так слишком красивая, – вздохнула мама. – Веснушек бы тебе, да не получится…
Темный цвет мне не слишком шел. Кожа бледная, вот и выглядит не очень. Но у мамы и на это была настойка зеленых плодов ореха-головняка[3]. Так что стали мы смуглыми. И пузырек отправился мне в сумку. Теперь надо раз в несколько дней выбирать время и протирать лицо, руки, шею… хорошая штука. И водой не смоется слишком легко.
Я видела, как маме плохо от осознания разлуки. Но она уверенно работала, не поддаваясь унынию, которое окрашивало ее в болотные тона.
Надо.
И этим все сказано.
* * *
На рассвете следующего дня мы вышли из дома.
Отец и мать отдельно – мы с Корсом отдельно. Все еще семья, но уже не вместе, уже порознь…
Отец навьючил мешки на двух осликов, которые смирно стояли в конюшне и жевали овес. Осликам тоже придется расстаться – чуть позднее.
Никто из нас не произнес ни слова.
Мы медленно пошли через лес. Солнце вставало из-за горизонта, окрашивая небо в розоватые тона, протягивая первые лучики через ветви деревьев, золотя паутину и превращая росу в бриллианты. Еще не скоро оно войдет в зенит.
Птицы пели, звонко и чисто, подхватывая и продолжая песни, перекликаясь на разные голоса. Корс прыгал рядом с отцом, я разговаривала с мамой.
– Мы постараемся дать о себе знать сразу же, как только будет возможно. До тех пор слушайся Ташана, он человек неплохой…
– Да, мам…
– С парнями лучше не крути. Сама понимаешь – сила у тебя такой природы. Их к тебе может тянуть, даже неосознанно, не будешь поощрять – все пройдет. А начнешь подолом крутить – рано или поздно возникнет… ситуация.
Я опять кивнула.
– А если что-то случится? Мало ли?
– В твоем случае – никаких «если» быть не может. Себя погубишь и брата.
Да, брата. Я отвечаю за Корса. И пока я жива, никто не посмеет причинить ему вред.
Мама потрепала мои волосы, заплетенные в тугие косы.
– Не грусти, Шани. Все будет хорошо. Мы обязательно найдем безопасное место и опять будем жить семьей.
– А потом нам придется опять бежать?
– Снова. Может, ты еще и замуж выйдешь к нашему приезду.
– Угу… то не смотри на парней, то замуж выйдешь…
– А ты так… не глядя.
Мама подшучивала вполне беззлобно, и я улыбалась в ответ. Ах, как же хорошо идти вот так по лесу и ни о чем не думать. Жаль, это ненадолго.
На дорогу мы вышли ближе к вечеру. Шли весь день, почти не останавливаясь, Корс под конец вообще ехал верхом на папе, у меня ныли ноги, но надо – так надо.
И мы были с избытком вознаграждены, когда перед нами открылся большой тракт. Отец удобнее устроился на камушке, достал флягу, сделал пару глотков, передал ее маме.
Я поступила так же и отдала воду братишке.
– Ну, теперь ждем караван.
* * *
Ждать пришлось не слишком долго, каких-то час-полтора, когда они показались на дороге. Впереди – ведущий каравана, пешком, как и полагается, потом фургоны, телеги, люди, вьючные животные…
Отец вышел на середину дороги и подошел к ведущему, не останавливая караван. Мы спешно нагрузили все на своего ослика.
Мама крепко прижимала к себе одной рукой меня, второй Корса. И я видела – ей больно. Она подчиняется необходимости, но как же ей сейчас больно и тошно…
– Мое имя Руш Каран. – Отец не собирался говорить правду. – У меня брат в Дилайне, детей вот к нему отправляю. В деревне красная сыпь, не хочу, чтобы заболели.
– Мое имя Ленер Райлен. – Ведущий каравана улыбнулся. Был он немолод, уж лет пятидесяти, седина посеребрила его голову, но карие глаза смотрели по-прежнему внимательно. И эмоции, которые он испытывал, были далеки от старческого равнодушия.
