Он оборвал меня жестом, не снимая с лица своей улыбки.
– Да я все вижу – бежишь ты отсюда! От себя хочешь убежать!
Он был прав. Наслоилось множество причин. Наверное, я сам не отдавал себе отчет в этом до конца. Мне, всю жизнь прожившему в деревне и привыкшему к степным просторам, хоть и несладкой эта жизнь была, тяжело было в городе – для меня он был враждебным и непонятным. А еще вечно влажным и многолюдным. Все мое существо восставало против. Мои ноги требовали ходьбы, мои плечи – настоящей мужской работы, моя душа – испытаний!
Кроме того, трещина между мной и подругой, девушкой, которую я считал своей невестой, становилась все шире и глубже. Как ни странно, она не была ни глупой, ни избалованной, хотя отец ее был неслабой шишкой в НКВД и в сознательном возрасте она не знала нужды. Но то, что порождает задор в веселой студенческой жизни (хотя для меня она вовсе и не была простой и сытой) в более взрослой жизни может стать камнем преткновения. Ссоры и скандалы со Светланой становились все сильнее, мы ранили друг друга все больнее.
Была еще одна проблема – о которой даже сам себе я признавался с очень большим трудом. Я был воспитан атеистом и реалистом до мозга костей, несмотря на усилия моих родителей, деревенских, глубоко верующих людей. В институте, комсомоле и в остальных сферах моей жизни все божественное, мистическое и потустороннее всячески осуждалось и высмеивалось. Но это не помогало. Сначала редко, а потом все чаще мне снился один и тот же сон – я стою на берегу прозрачного быстрого ручья, но он течет по совершенно черным камням, между которыми струится совершенно черный песок, вокруг стоят огромные темные-темные ели, с лап которых стекает вода, темно-серое, почти черное небо прорезают молнии и сверху низвергаются струи воды, мощнейший ливень. Это черное место окружают блестящие, несмотря на непогоду, заснеженные горные пики. Я опускаю взгляд вниз, на ручей, и вижу под водой человеческое лицо с яркими глазами и посиневшим ртом и я слышу неразборчивую речь, из которой не могу понять ни слова.
Каждый раз после этого я просыпался в поту с мурашками на спине. Первый раз сон приснился на первом курсе Горного, но чем дальше, тем чаще он стал мне сниться. В последнее время не проходило и недели, чтоб я не подпрыгивал ночью, утирая пот со лба и прерывисто дыша. Я был совершенно уверен, что и этот сон гонит меня отсюда.
Видимо, Максим Яковлевич увидел все по моему лицу, отвел взгляд с тяжелым вздохом и сказал:
– Я поговорил с коллегами. Рекомендовал тебя лучшим образом. Конечно все рады тебя принять, геологи очень нужны стране, на местах катастрофически не хватает специалистов. Особенно таких, как ты, – он опустил взгляд – а нам тебя будет не хватать.
Он поднял на меня глаза, вмиг посерьезнев, я же не смог сдержать довольной улыбки.
– С сегодняшнего дня ты командирован от нашего института в Якутзолото. Приказ уже отправлен в деканат. Беги туда оформлять бумаги и собирайся – уже февраль на дворе, можно не успеть к полевому сезону.
Максим Яковлевич вышел из-за стола. Я тоже встал. Он подошел ко мне и крепко меня обнял. Это было очень необычно. Я понимал, что Якутия – совсем не те места, куда я ездил ранее – Урал и Кавказ, что это немного (точнее гораздо) серьезнее, суровее и… черт побери, интереснее! Это тысячи, миллионы квадратных километров тайги и тундры сотни ручьев, на которых не ступала нога человека, точнее топографа и геолога, это гигантское белое пятно, на котором я могу вписать свое имя, раскрасить его картой… У меня захватило дух от осознания неимоверной огромности и трудности этой задачи и возможностей, и нереальных трудностей на этом пути.
