– Ладноть, дела переделаны, можно и гостей принять.
Круглый скоро показался на поляне бабкиной избушки. Молчаливый и задумчивый. В дом заходить не стал. Фобия, подумала Яга, он же из дому сбежал, зданий с печками опасается. Настаивать не стала, можно и на воздухе подышать.
– Чегой-то молчаливый такой?
– Едят меня.
– Всех едят.
– Ты вон несъеденная стоишь.
– Судьба у меня такая. Да и ты сейчас несъеденный.
Помолчали. Бабуся присела на сосновое бревно. Оно служило ей скамьёй для вечерней медитации и ночных одиноких грёз. Колобок прибоченился рядом на травке. Бабка не перебивала колобковое молчание, ждала, пока сам заговорит. Колобок тяжко вздохнул, подвигал бровями, поугукал и, наконец, выплеснул бабке своё колобковое горе.
– Понимаешь, Яга, от неминуемой смерти я сбежал, а в смертельную ловушку всё-таки попал. Жизнь моя короткая оказалась. Как этого избежать – не знаю.
– Короткая? Не наглей! Как избежать, говоришь? Давай по порядку, не всё сразу. Поначалу – о продолжительности твоей круглой жизни. С чего ты решил, что она короткая?
Колобок возмутился:
– А как не короткая-то? Суток не прошло! Умер юным и непорочным.
– А как хотел? Дряхлым, чёрствым и прожжённым? Не кипешуй, родимый, лучше ответь мне старой: если бы не сбежал, сколько прожил бы? У бабки с дедкой-то. А? Ты думаешь, они тебя лепили, как Снегурку? В качестве внучонка? На кой ляд им такой?
– Я уже понял, что не родные они мне люди, а пользователи. Для еды я им. Нет в жизни счастья и справедливости.
– Ну, то, что в тебя народ душу вдохнул – да, несправедливо. Но ты кондитерское изделие изначально, как ни крути. Так что свою миссию, малец, ты выполнил. Да ещё и неразумных деток тобой воспитывают, – бабка хохотнула.
– Как это?
– А так это. Совсем малых – мол, дети, нечего вам сбегать раньше времени, съедят. А юных – бегите, ребята, из дому, бегите! Мир посмотрите, ума-разума наберётесь, если успеете. Заодно и функцию свою выполните. По-нонешнему – предназначение.
– Какую функцию, Ягусь? Издеваешься?! – вскрикнул Круглый.
– Накормить страждущих. Я ж те говорю, ты хлеб. Тебя съесть должны были в любом случае, для того и пекли. Ты – выпечка домашняя, тебя съели бы тут же, с пылу с жару. А судьба тебе подарила путешествие, интересные знакомства и длинную, по меркам домашней выпечки, жизнь. Вот если бы ты был заводской булкой с добавками всякими от зачерствения, то тогда да, подольше. Только не жизнь это. Сейчас знаешь, как булки на витринах лежат? В плёнке и разрезанными. И вповалку. Что через гору собратьев и бортик витрины увидишь?
– Да нет же! Быть такого не может!
– Хочешь проверить? Не советую. Купят тебя несвежим, не доедят, в мусорное ведро выбросят. Будешь гнить и плесневеть.
– А приюти меня у себя.
– Спятил? Ты что ж, думаешь, у меня черстветь не будешь? Да и кто вместо тебя в сказке работать будет? Придумал тоже! – бабка взмахнула руками. – Ерунду какую-то городишь. Ну, подумай своей единственной частью тела. Тебе что, плохо было пережить все этапы своей румяной жизни? Что у тебя там свершилось? Давай, перечисляй.
– Ну, с окошка спрыгнул, да, весело было, азартно, – осторожно начал Колобок и посмотрел на бабку: то ли, мол, говорю. Бабка кивком подтвердила верность мысли. – Потом зайца встретил, песенку спел, сбежал от него – тоже круто! Потом, сама знаешь, волчара, медведь. Ну да. Нормально так. Солнышко, лес, птички. Разговоры, выступления, аплодисменты…
