Ледяные капли октябрьского дождя барабанили по жестяному козырьку балкона пятиэтажки на улице Карла Маркса, 72, выстукивая беспокойный ритм. Валерия Ильинична Кузнецова, отставной инженер-конструктор Воронежского авиационного завода, стояла, ссутулившись, в тесном пространстве балкона, зажатая между старым холодильником "ЗИЛ" и стопкой картонных коробок с дедовыми инструментами. Ее руки, покрытые сеточкой морщин и старческих пятен, но все еще крепкие и цепкие – руки человека, тридцать лет чертившего точные схемы авиационных узлов, – с раздражением перебирали ржавые гаечные ключи, банки с гвоздями и прочий хлам, который ее внук Гаврила упорно называл "историческими артефактами".
«Гаврю-у-уша!» – ее голос, привыкший в былые годы перекрывать гул цеховых станков, легко преодолел расстояние до комнаты, где, как она знала, внук уткнулся в свой смартфон. – «Опять свои археологические сокровища по углам раскидал? Я тут на балконе, как сапер на минном поле, шагу ступить не могу!»
Из глубины квартиры донеслось недовольное бурчание двадцатилетнего внука: «Ба, это же уникальная находка! Голландский штурвал XVIII века! Мы его на глубине трех метров нашли, когда раскопки у старой верфи вели… Там же Петр Первый корабли строил!»
Бабушка фыркнула и, отодвинув веником старый аквариум с отвалившейся наклейкой "Морская звезда", наткнулась на странный круглый предмет, завернутый в промасленную парусину – материал, который она сразу узнала по характерному запаху льняного масла и морской соли. Развернув ткань дрожащими от волнения пальцами (все-таки внук мог быть прав насчет ценности находки), она увидела массивный деревянный круг – штурвал из черного дуба, покрытый вековой патиной. Восемь резных рукоятей, каждая толщиной в ее запястье, были украшены замысловатыми морскими узлами, а между ними – странные выпуклости, напоминающие щупальца. В центре поблескивала латунная пластина с едва заметной гравировкой, покрытая слоем зеленоватого налета.
«И где ты, золотце мое ненаглядное, собираешься этот раритет хранить?" – ворчала она, протирая латунь краем своего клетчатого фартука (подарок коллег на пенсию). – "В прихожей и так дедову коллекцию якорей некуда ставить, на кухне…»
Ее голос внезапно оборвался. Под слоем грязи и окислов проступила надпись на голландском: «Wie het waagt, zal zeilen». Валерия Ильинична машинально перевела: «Кто осмелится, тот поплывет» – вспомнив университетский курс голландского, который когда-то брала ради стажировки в Амстердаме в далеком 1965-м. Пальцы сами собой легли на шершавые рукояти, и…
Очки в тонкой металлической оправе вдруг стали невыносимо тяжелыми, точь-в-точь как сварочная маска в далеком 1978-м, когда она, молодая выпускница авиастроительного факультета, сутками стояла у сборочного цеха ВАСО, проверяя качество швов на фюзеляжах Ил-86.. В носу защекотал резкий запах лигнофоля и авиационного клея – тот самый, что стоял в цеху, где ее отец, главный инженер завода, впервые показал ей, как собирают каркасы крыльев.
Штурвал вдруг затрещал, будто старые доски в шторм, а латунные вставки засветились зловещим зеленоватым светом, освещая балконные завалы призрачным сиянием. Валерия Ильинична заметила, как из трещин между досками балкона полезли зеленые ростки какой-то невиданной морской травы, а воздух наполнился звуком далекого прибоя.
