Она даже в Москву не вернётся – перетянет её любовь к матери и сестре. Давно к себе зовут, сам знаешь. Пока ещё зовут с тобой, но придёт такой момент, когда ей надоест смотреть на тебя и укатит. Укатит без тебя и даже записки не оставит. Это я тебе точно говорю.
Пашка оглянулся на шедшую позади себя Катерину, мирно беседующей с грузином, испуганно произнёс:
– Она тебе что – то об этом говорила? Признавайся, говорила, что собирается уехать от меня?
– Да успокойся ты, чудак! Ничего такого она мне и не намекала. Но лично я совсем не исключаю того, что когда – нибудь это случится. Случится, если не внемлешь сегодняшним моим словам. Есть много способов проявления того, что – бы на себя обратить внимание. Поучись, например, у своего друга. Ты думаешь, что для Сашко было легко и просто делать мне комплименты, находя нужные слова? Он уже потом мне признавался, как стеснялся меня и боялся, что не смогу его полюбить, буду смеяться над ним. Он переборол себя, не прибегая к дополнительному допингу для храбрости. И у него всё получилось. Я поверила ему и теперь не сомневаюсь в его искренних чувствах ко мне и моему сыну. Получается, что ты совсем в себе не уверен. Замыкаешься ты, Пашка, в себе, прячешься от своей любви, как в том шалашике своего детства. Это плохо. Плохо и для тебя самого и для тех, кто любит тебя, надеясь на твою защиту и опору. Если ты любишь Катерину, а я знаю, что любишь, значит сделай так, что – бы и она тебя полюбила, тем более, что у вас такие замечательные дети! Сам себе не захочешь добра, то никакое вмешательство со стороны тебе не поможет. Ясный же, компот!
Пашка знал, что такой поговоркой Раиска утверждала свои слова, и были они непоколебимыми, как после любой молитвы слово – Аминь!
Слушая Раиску, он понимал и принимал все её слова, но в душе своей всё же не надеялся на себя. Легко делать замечания другому, нежели распознать его душу и понять до конца. Пашка сам страдает. Помнит, как однажды, ещё в Москве, его Лёнька после празднования Нового года отстранился от него со словами:
– От тебя перегаром пахнет, не надо меня целовать. Да и вёл ты себя вчера так, как – будто ты совсем не мой папа. Смеялся невпопад и всё время лез целоваться к маме, а она злилась на тебя. Я не люблю, когда ты пьёшь. Тебя не люблю и водку твою не люблю.
Пашка жалел себя – никто его не понимает! Не понимают, что в такие моменты к нему приходят раскрепощение и эмоции, которые он может, наконец – то выплеснуть наружу и передать своей любимой то, чего он не осмелился бы сказать ей в трезвом виде.
Да, вот такой Пашка уродился. То – ли в этом виновата была сама Раиска, которая с самого детства решала за него все проблемы. То – ли мать, из – за приязни к сыну, заставляющая прятаться от неё и замыкаться в себе. Корочек говоря, Пашка, когда вырос, сам для себя вывел формулу и себе в помощь призвал алкоголь, который развязывал ему язык и помогал высказывать то, что он хотел.
От дыма костра, от полноводной, бегущей, чистой реки, в которой видны все камушки на дне и от того, что все они вместе, Пашка вдруг почувствовал счастье, щекочущее нос. Он уже не обижался на то, что Раиска рано к ним сегодня ворвалась и не дала выспаться, как следует. Забыл и то, как ругала его. Пашка никогда не умел долго на кого – то сердиться. Все обиды таяли, словно снег под весенним солнышком. Сейчас все они вместе и это его радовало больше всего. Все Раискины нравоучения он принял и обязательно сделает для себя вывод. Сделает лишь для того, что – бы Катя никогда больше не краснела за него, не оставила. Он смотрел на резвящихся своих детей, на Раискиного сына Митю и в его голову пришло прозрение – вот оно то, ради которого стоит жить. Он с любовью смотрел на Катерину, мирно беседующую с Раиской и Сашко, любовался играми детей и, подкладывая в костёр хворост, улыбался от всего сердца всему миру. Он был рад тому, что Раискин сын быстро подружился с Лёней.
