Вот же он! Мужчина – мечта! Мужчина – стена! Мужчина – экстаз! Что-там еще… Недвусмысленные взгляды и улыбочки, брошенные в сторону объекта, остались без внимания. Все тщетно – броня! Неудачный флирт ранит женщину в самое эго, заставляя задуматься: а так ли хорош этот мачо?
Расстроенная Дора юркнула за стойку, скинула туфли и сунула в рот шоколадную конфету «Мечта», потом другую, третью… В задумчивости она и не заметила, как сжевала половину пакетика.
Скрестив на животе короткие ручки, Пшёнкин дремал рядом в кресле.
«Нет, ручки у него нормальные, – Дора рассматривала сослуживца. – Ручки нормальные, вот живот – ненормальный». И она медленно приподнялась со стула, чтобы еще раз взглянуть на идеального самца. Стоит, не дрогнет. Монумент! Так бы и любовалась всю жизнь.
Нежный и звонкий сигнал прибывшего лифта разбудил Пшёнкина. Он вскочил. Осоловелый его взгляд уперся в черную массу высыпавшихся из лифта секьюрити. Охрана устремилась на выход. «Монумент» ожил, с легкостью подхватил коляску со своей стороны за хромированную ручку и на пару с другим охранником понес к выходу, точно это не инвалидное кресло, а паланкин падишаха.
Последняя попытка привлечь к себе внимание выдернула консьержку из-за стойки. Лучезарная и ароматная Дора робко пристроилась возле Пшёнкина, подобострастно взявшего под козырек. Коляска проплыла мимо. Человек, в ней сидящий, на секунду вскинул голову: взгляд из-под полей шляпы остр, точно бритва, свет глаз – как свет маяка в бурю. Но Дора, увлеченная совсем другим объектом, не заметила этой вспышки.
Невероятно, но охранники, сделав еще несколько шагов к выходу, вдруг аккуратно опустили коляску, и тот, что приглянулся Доре, подошел к ней так близко, что она различила на его мощной шее синеватый штрих-код татуировки, наполовину скрытый крахмальным воротником сорочки.
«Вы невозможно хороши, мадам», – произнес он, очами темными, как персидская ночь, отражаясь в малахите уже влюбленных женских глаз – и Дора поняла, что пропала навеки.
Глава третья
Поджав ноги, Дора уютно устроилась в кресле под пыльным торшером, в руке ее мерцал зеленоватый бокал с каким-то дешевым вином. Бумажный пакет с «дивным» напитком притащила Нинон. Сейчас, пустой, он валялся на полу. Вообще-то не Нинон, а Нинка, но Дора называет ее на французский манер, как знаменитую куртизанку, писательницу и хозяйку литературного салона Нинон де Ланкло – необычайно остроумную изящную красотку, звезду тогдашнего бомонда. Нинка понятия не имела, кто такая эта Нинон, но имя ей нравилось. Потому она не противилась ему и уже привычно откликалась. Общего с французской тезкой у Нинки было немного, разве что чрезмерная любовь к мужчинам. Все остальное было кардинально противоположным: от образования, полученного в восьмилетке поселка Верхняя Низь, до фигуры, напоминавшей своими конфигурациями голландскую тыкву сорта «Баттернат», – узкие плечи и огромная задница.
Несмотря на все превратности судьбы, Нинон была веселой, бесшабашной и отзывчивой бабой, в личной жизни, как и сама Айседора, счастья не сыскавшей. Еще по молодости их сблизил общий диагноз – бесплодие. Вместе лечились «на грязях». Правда, у Доры он не подтвердился, и она чудесным образом родила сына Лешу, а вот Нинон так и осталась пустой «тыквой».
Уже достаточно захмелевшая, Нинон сонно щурилась, слушая рассказ Айседоры.
– Такой огромный… Подходит… Близко-близко… Я чуть не задохнулась от восторга. И говорит… Ты что, спишь? – Дора обиженно ткнула развалившуюся на диване подружку в бок.
