– Что-то сонно мне… Погода, что ли…
– Ага – погода! Литр почти выкушала. Слушай дальше. Ты такого мустанга никогда ни увидишь! Такие по улице не ходят… Мачо!
– Да куда уж мне! К нам мачи не ходят. Одни клячи. Как же они меня достали, – Нинон даже глаза открыла, видно вспомнив что-то неприятное. – Я ж не в ВИП-хате работаю, как некоторые, а в Пенсионном фонде. Со всеми вытекающими. Вон вчера дед кадрился. Я в паспорт ему заглянула – восемьдесят через месяц! Ему уже надбавка за дряхлость положена, а он мне в декольте заглядывает, – Нинон широко зевнула и, подхватив полупустой пакет, поднесла ко рту.
В своем отчаянном желании понравиться Нинка нарушала все мыслимые границы и дресс-коды. Ясно, что в Пенсионном фонде, где она трудилась, соблазнять некого. Коллектив женский, в основном перезрелый. Но это не мешало сотруднице с очень сладкой фамилией Шербет приходить на службу в чем-то совершенно невообразимом: сильно обтягивающем и чрезмерно откровенном, как в том стишке поэта Роберта Рождественского:
У певицы – свой резон.
Ведь не зря на ней одежка
с декольте
на шесть персон…
Хоть и не была Нинон певицей, но уязвленные ее вокалом звезды местных караоке-клубов выходили покурить, когда она затягивала хрипловатым меццо-сопрано что-нибудь из Ваенги. И вообще, была она из тех женщин, к которым влечет мужчин неведомая сила Эроса. Волосы – смоляная грива. Лицо – будто легким загаром тронуто, и все на нем сочное, спелое, яркое, как в южном саду: губы, глаза… Бровь изогнутую приподнимет, глазом сапфировым сверкнет, улыбнется – и готов, голубчик. Жаль, ненадолго. Долго с Нинкой никто не выдерживал. Она как танк расплющивала мужчин своей инициативой. Энергична была во всем – от секса до выноса мозга по любому поводу.
С Дорой они составляли весьма экстравагантную парочку, когда появлялись вместе. Одна – маленькая, пышная, уютная зеленоглазая блонди. Другая – грузная, выше подруги почти на две головы и младше на три года, чем втайне гордилась. Ведь у нее еще целых три года в запасе до сорока, когда, по мнению Нинки Шербет, женщина уже не может выбирать, уже выбирают ее.
– Слушай дальше, – Дора будто не заметила язвительный комментарий и продолжила свой рассказ, мечтательно закатив глаза. – И говорит: «Мадам, вы невероятно хороши!» И смотрит. А глаза, глаза… Так бы туда и нырнула!
– Погодь нырять. Не нанырялась еще? Заура вспомни. У того тоже глаза были о-го-го! Ты перед ним с люля-кебабами плясала, а он к бабе другой свалил. Я просто чую, что там другая была. А у тебя пережидал… Пока регистрацию оформит…
Слышать от подруги обидные слова Дора привыкла. Было еще обидней и от того, что догадка Нинкина могла оказаться правдой. Хорошо, что теперь она об этом не узнает. Впереди маячила новая мечта – мечта о красавце с татуировкой на шее.
– Сколько ему?
– В паспорт не заглядывала, но на вид около сорока. И тут на шее, – Дора коснулась своей, чтобы обозначить место удивительного знака. Не отнимая пальца, она продолжила все так же мечтательно, с нотками блюза в голосе, – синяя татуировка в виде штрих-кода.
– Ну, дела! Штрих-код?! Значит можно отсканировать и все про него узнать: сколько детей, жен и где прописан. – А в каком магазине таких продают, не спросила? – грубая шутка сбила мечтательный настрой подруги.
Нинка снова зверски зевнула.
– Ладно, Доруська, ты сильно не мечтай. А то, говорят, мечты сбываются, а ты чего-то недомечтаешь или перемечтаешь, а потом расхлебывай. Как там Лешка? Скоро дембель?
