Когда деревья перестали отбрасывать тень, они отважились спуститься вниз, к дороге. День принес им добрые вести, если это можно было так назвать. Соседнее село Добрич было целиком сожжено, мертвые тела его жителей валялись повсюду, бродила голодная скотина, выли собаки. От этого ужасного зрелище кровь стыла в жилах у всех, кто это видел. На рассвете башибузуки вышли в Лешницу. Но до села так и не дошли, тела их валялись здесь же, на дороге и по сторонам от нее. И видок у башибузуков был как бы не похуже, чем у несчастных жителей Добрича. Они лежали вповалку, будто на них наскочило что-то большое и сильное, и разметало их. Тела растерзаны были так, что порой сложно было понять, что перед тобой: у одних было распорото брюхо и все кишки и прочая требуха вывалены наружу; у других – вскрыта вся грудина, и ребра торчали во все стороны, а сердце было выгрызено; третьи же пребывали и вовсе без головы, а куда она делась – Бог знает. Собакам собачья смерть.
Вспомнилась Слобо располосованная сосна со свисающей клоками корой, что видал он поутру, и отдельные кусочки стали складываться в его голове в цельную фреску. Все вокруг было залито кровью и усыпано тем, что нехристи эти забрали из Добрича и других сел. На траве валялись их клычи и ятаганы, которые никого не успели зарубить, и ружья, которые не выстрелили, вперемежку с шелковыми платками, серебряными окладами от икон и рассыпанными повсюду дукатами и женскими уборами. Тот, кто сделал всё это, не взял ничего, ему это было без надобности.
Примчавшиеся по тревоге из Лозницы гайдуки поражены были не меньше селян. Гадали, кто ж это мог сделать такое с этими проклятыми башибузуками, туда им и дорога. Но тот, кто сделал это… Не страшнее ли он всех башибузуков вместе взятых? Селяне же, с коими староста провел беседу, твердили все как один, что ни о чем таком не знают, всю ночь сидели и тряслись, а тут вот решились-таки поглядеть, что на дороге творится, ну и набрели на красу эдакую. Слобо убедил всех, что рассказывать про то, что им взялся помогать чуть ли не черт лысый, опасно, мало ли что. Зачастят потом в Лешницу всякие с расспросами, мол, а чего да почему, и не отвадишь их. Нет, тут надо было молчать и на все расспросы отвечать «ничего не знаем, ничего не видали, идем – а тут эти валяются, в пихтию[80] покрошенные». Селяне быстрехонько смекнули, что так для них лучше.
Пока они жались подальше от этого страшного места, гайдуки деловито стащили турок, а вернее – то, что осталось от них, в кучу возле дороги.
– Эй, селяне, а яму кто копать будет? – спросил их главный у гайдуков.
Селянам не очень-то и хотелось, но ничего не поделаешь, делать-то с этими нехристями надо что-то. Пока копали они, гайдуки срубили деревья у дороги – на дрова. Когда яма была готова, закинули туда сперва дров, после побросали останки, сверху – снова дров, вылили пару баклажек ракии и подожгли. А куда их еще девать-то? Дым от того костра виден был по всей округе. А оружие нехристей и всё то, что валялось на дороге и имело хоть какую-то ценность, особливо дукаты и украшения, было собрано гайдуками и увезено. Прежним-то хозяевам оно все равно уже не понадобится, а на дороге оставлять это негоже, все равно растащат.
Вся округа бурлила, как разбуженный улей. Сперва эти башибузуки, пришедшие откуда-то из-за Дрины, и натворившие дел. А потом – их растерзанные останки на дороге. И чего только про это не говорили. И что мертвые встали отомстить душегубам. И что они сами друг с дружкой передрались из-за добычи. А иные шептались – то ли прослышали что, то ли сами смекнули – что вукодлак
