Наполнить мог бы чашечку цветка
Росою дважды, где, не торопясь,
Идет пастух, попутчик мотылька,
Овец проведать, а в кустах густых
При звездах темная листва вся в брызгах
золотых
От поцелуев; кажется, сама
Даная целовала лепестки
Цветов, когда благоуханна тьма,
И тронул их близ дремлющей реки
Меркурий крылышками легких ног,
И гнетом солнц ночных своих не сломлен
черенок
Тончайший, паутинка в серебре
Арахны; пусть в кладбищенском цвету
Не вспомнить невозможно на заре
Того, кого так чтил я, но мечту
Божественнее заросли таят:
О Геликоне с фавнами, о заводях наяд,
О Темпе, где никто не ходит, где
Лежит он, и в его кудрях кудель
Лесная, а в струящейся воде
Его черты; зеркальная купель
Бессмертия, в которой цел Нарцисс,
Очаровательный двойник прекрасной
Салмацис,
Не юноша, не дева; заодно
Тот и другая; этих двух огней
Слиянье тайно воспламенено
Обоими; пылает в нем и в ней
Убитая в своем двойном огне
Любовь; и нимфам видится сквозь листья
при луне
Печальный Наксос; Ариадна там
Тоскуя, машет все еще платком
Багряным; уплывает по волнам
Корабль; Тезей – изменник, но тайком
Приблизился красавец леопард;
Верхом на звере Дионис, а меонийский бард
Незрячими очами уловлял
С Еленой красногубого юнца,
Который прихотливо поправлял
Перо на шлеме, чтобы на бойца
Под сенью стен троянских походить,
А Гектор потрясал копьем в надежде
победить,
Как победил Персей, чей славный меч
Горгоне-ведьме голову отсек,
Где были змеи-волосы, а речь
Свою ведет о мертвых мертвый грек,
И нам дороже дар бессмертных муз,
Чем на испанских кораблях всех Индий
в мире груз,
Поскольку я постиг, что не мертвы
Былые боги эллинских стихов;
Их может пробудить и шум листвы,
И наш безудержный влюбленный зов,
На Темзе нам Фессалию явив,
Где был на радужных лугах смешливый Итис
жив.
И если, птица, запоешь ты мне,
Питомица жасминных опахал,
Как юноше, который в тишине
Рог Аталанты в Комноре слыхал
Среди холмов, и слышен этот рог
Там, в Бэглейском лесу, где ключ поэтов,
чистый ток
Таится, и тебе, сестра стиха,
Противен день, зато луна мила
«Влекущая к пастушке пастуха,
А Прозерпина, вняв тебе, сочла
Сицилией пленительную сень,
Где мшистый Сэндфорд, где влечет
прохожего ступень,
Когда, лесное диво, песнь твоя,
Целительная все еще вдали,
Зачаровала тусские края,
Где солнцу Рафаэля предпочли
Избранники рассветную звезду,
Ты пой мне! Только от тебя я жизни
вечной жду.
Пой, птица, образуя вечный строй
Стихий всемирных, чтобы молодел
Мир, обновленный древнею игрой
Прекрасных форм, и в здешний свой
предел
Мальчишка-бог заглянет, сорванец,
Чтоб длинным ивовым прутом пасти своих
овец.
Пой, птица, чтобы Вакх средь наших кущ
Явился, сел на свой индийский трон,
Играя тирсом, на котором плющ
И смоляная шишка испокон
Веков, а тигры щурятся, когда
Менада гладит их, и львом ручным она горда.
Ты пой, как шкуру барса мне надеть,
И лунные Астартины крыла,
Похитив, Кифероном завладеть,
Где колесница древняя цела,
И видит фавн, как пенится вино,
Когда пространство вдалеке внезапно
зажжено
Зарею, прогоняющей сову,
А нетопырь летательную снасть
Смежает, и крадется сквозь листву
Вакханка, торопящаяся красть
Орехи буковые, там, где Пан
С другими дремлет, а в кустах, где стелется
туман,
Проснется дрозд вот-вот и хохотать
Начнет, когда под вязами роса,
Когда сатирам весело топтать
Траву, чья беззащитная краса
Рогатого прельщает главаря;
В корзинах земляника, нет, румяная заря.
Пой, чтобы мне явился скорбный лик,
Любимый Аполлоном, как и там,
