Банда из Лейпцига. История одного сопротивления - страница 19

– Он был евреем, и потому, считай, вне закона. Второсортная личность. Самой гнусной была вся эта мелюзга из «Юнгфольк»[25]. Знали, что Пауль никогда пальцем не тронет человека в форме, тем более что он был старше. И вот однажды они облили его скисшим молоком. Вылили прямо на голову. Посреди школьного двора. Под радостные вопли собравшихся. А я стоял рядом.

– И что было потом? – спросила Жозефина.

– Пауль убежал. Я не мог осуждать его за это. На следующем уроке он отсутствовал. На другой день тоже не пришел. Я отправился к нему, но мне никто не открыл. Только через несколько дней соседи рассказали по секрету, что Зелигманы уехали за границу. Похоже, готовились уже давно.

Хильма с Эдгаром выбрались из воды, мокрые как губки, хоть отжимай. Посторонние слушатели мне были не нужны, и я закруглил разговор.

– Ну вот и все, – сказал я. – Вот так я, наверное, и запомнился Паулю. Как я стою и ничего не делаю. Полным идиотом.

Жозефина достала из пачки новую сигарету, зажгла ее и протянула мне. Получился такой поцелуй. Мое сердце распирало от волнения, как распирает от воздуха какой-нибудь цеппелин. Мы сидели и курили.

– Все в порядке? – спросила Хильма.

«Да не совсем, – подумал я. – Хотя, с другой стороны, очень даже в порядке».

Я кивнул. Жозефина промолчала, слившись со светом ночи.

Ясное ночное небо не принесло прохлады. Предложение Хильмы развести костер было дружно отвергнуто. Даже те, кто долго плескался в воде, отказались. Но и без костра нам было уютно, и я наслаждался этой картиной, как мы лежим на траве при тусклом свете звезд, подхватываем песни вслед за Эдгаром и рассказываем друг другу всякое разное. Эдгар, как мне казалось до сих пор, невеликий оратор, не умолкал, развлекая нас своими историями. Запасы их были поистине неисчерпаемыми.

– Молодежная встреча коммунистов в Лейпциге в 1930 году! – сказал он. – Вы себе не представляете, что там творилось! В то время как все вокруг праздновали день рождения Гитлера, мы чествовали своих героев на Аугустусплац. Эрнста Тельмана[26], ну и других, сами знаете. Я, тогда еще совсем мелкий, сидел на плечах у отца. Впереди нас, позади, вокруг – толпы! Десятки тысяч! Вся площадь, все боковые улицы, всё было забито! Никогда я не видел такого количества народу в одном месте. – Эдгар расставил руки, будто пытаясь объять необъятное. Голос его звучал возбужденно. – А потом у Нового театра выставили красные флаги. Полиция ринулась на площадь и прямиком к отряду ротфронтовцев[27], державших оборону при флагах. Ротфронтовцы уже тогда были запрещены. Сутолока началась несусветная, как в разворошенном муравейнике. Сумасшедший дом! Я сидел торчком у отца на плечах и докладывал со своего наблюдательного пункта обстановку, хотя разобраться в происходящем было практически невозможно. – Эдгар устремил взгляд вдаль, и я живо представил себе его десятилетним мальчишкой. – Ну вот. И тут раздались выстрелы. И крики, крики, творилось что-то невообразимое. Весь город перебаламутило. Мы как-то сумели выбраться из этой заварухи. Потом выяснилось, что были убитые. Два парня из Берлина и, как говорили, несколько полицейских, из тех, что открыли огонь. После этого мой отец стал осторожнее. Коммунистические марши окончательно запретили.

Я вспомнил наше приключение по дороге сюда.

– По поводу осторожности, – сказал я, когда Эдгар закончил. – Чем нам грозит сегодняшнее знакомство? Я имею в виду стычку с гитлерюгендовцами.