– У меня много денег. Но я хотел бы иметь еще больше.
– Будь я на вашем месте, я бы уехал. Как можно дальше. Посмотрел бы мир. Стряхнул бы с плеч пыль Дикого Запада. Если долго жить среди негодяев, рано или поздно сам станешь негодяем, и неважно, как часто ты при этом цитируешь Писание и сколько добра творишь. Вы слишком давно живете среди негодяев, мистер Кэссиди, и вам придется за это заплатить. Уезжайте и не возвращайтесь. И не грабьте больше банки и поезда.
Еще пару мучительных мгновений Бутч Кэссиди молча глядел на него, а потом медленно проговорил:
– Есть еще кое-что.
– Что же?
– Со мной хочет встретиться мистер Гарриман. Хочет предложить мне работу – охранять его поезда. Он сообщил об этом через моего друга, адвоката по имени Даг Престон. Престон защищал меня в Вайоминге и знает, что я хочу выйти из игры.
– Гарриман? – ахнул Пауэрс. – Отчего вы мне сразу не сказали?
– Я решил, что это вещи, никак не связанные. Я узнал ваше мнение по первому вопросу. Теперь хочу узнать по второму.
Орландо Пауэрс откинулся на спинку кресла и, сплетя пальцы, подпер ими не желавший закрываться рот. Он не знал, что делать с этим новым фактом. Эдвард Гарриман, железнодорожный магнат из Нью-Йорка, владел «Объединенной Тихоокеанской железной дорогой» и «Южной Тихоокеанской железной дорогой»: ему принадлежали все железнодорожные ветки на Западе, и в верхах уже поговаривали, что пора покончить с его монополией.
– Зачем Гарриману меня нанимать? – тихо спросил Бутч Кэссиди. – Денег и власти у него больше, чем у любого другого человека в Америке. Думаю, это ловушка, и все же мне любопытно.
Пауэрс кивнул, но в голове у него уже вовсю закрутились шестеренки.
– Может, он решил, что заплатить вам проще, чем нанимать целую армию пинкертонов, чтобы вас изловить. Гарриман не дурак, а сейчас у него и так полно неприятностей с властями.
– Но ведь мистер Гарриман не может меня оправдать… Или все-таки может?
– Я уже сказал вам, они могут поступить, как захотят. Вас разыскивают за ограбления его поездов. Наверное, он может снять обвинения. Он близкий друг губернатора Уэллса.
Кэссиди еще посидел, не сводя глаз с носков своих башмаков, не снимая ладоней с колен. А потом встал. Он не был высок, но казался прекрасно сложенным – плоский живот, крепкие ноги, обтянутые узкими, по фигуре, брюками хорошо сшитого костюма. Он выглядел слишком приметно, слишком явно притягивал к себе взгляды, и Пауэрс снова задумался о том, откуда он взялся в его кабинете и куда потом денется.
– Вы могли бы поговорить с губернатором Уэллсом? Узнать, возможно ли такое? Я должен разобраться, прежде чем приму окончательное решение.
– Сделаю что смогу. Но как мне связаться с вами, когда у меня будет ответ?
– Я вернусь.
С этими словами Кэссиди надел шляпу, аккуратный котелок, делавший его похожим скорее на предпринимателя, чем на ковбоя, сунул руки в карманы и вышел из кабинета, оставив Орландо Пауэрса наедине с надеждой на то, что Бутч Кэссиди ради его же собственной безопасности никогда больше сюда не вернется.
Тик-так, к черту все,
Я не хочу умирать.
Для чего я здесь?
Бутч прождал в условленном месте целый день. Он доверял Орландо Пауэрсу в той же мере, в какой вообще доверял людям. Пауэрс всегда делал ровно то, что от него требовалось, и все же доверие – опасная штука. Люди небезупречны. И совершают ошибки. А в подобных делах никто не знает толком, что правильно, а что нет. Люди вечно гадают, что честно и что законно, что милосердно и что хорошо. Подчас он и сам не мог разобраться. Сколько раз его самого ослепляла ярость, а потом приводил в чувство стыд? А порой и ярость, и стыд подступали одновременно. Люди жадны, порочны, себялюбивы, и его часто мучило, что и он тоже один из них. Все в жизни имеет смысл – и в то же время все бессмысленно. Все ясно и одновременно неясно. И все же Бутч с каждой минутой все яснее чувствовал, что его обманули.
