Бармен отеля «Ритц» - страница 17
Вот с бутылкой бордо в руке подскакивает Лучано, чтобы обслужить этих новых хозяев Франции. Лаваль бросает ему доброе слово, мужчины поднимают бокалы – по сути, страна именно этого и хочет: мира! Хватит пустой болтовни.
Вернувшись за барную стойку, Франк просматривает газеты.
«Нам выпало жить в неведомый час, и мы сами себя не знаем», – пишет в редакционной колонке газета Le Matin. По ее мнению, ситуация не так мрачна, как можно было ожидать. Франк готов согласиться.
Давайте наберемся мужества и приступим к работе. Да и есть ли у нас другое решение?
– Какого черта, Франк? Я хочу знать, что там задумала мадам Озелло!
Сухой, взвинченный голос Зюсса внезапно выдергивает его из размышлений. Супруги вернулись уже несколько дней назад. Клод спустился из апартаментов, чтобы пожать всем руки, держался любезно и чуть покровительственно, несмотря на временное отстранение от дел. Бланш никто так и не видел. Поползли слухи. Вчера в вестибюле Франк слышал, как молодой посыльный говорил швейцару, что она бросила бывшего управляющего и вроде бы вернулась в Нью-Йорк. Вот бы порадовался Зюсс, услышав такую сплетню! Но настоящий бармен не опускается до пересказа чужих домыслов. Сам он главным образом подозревает морфин.
– Госпожа Озелло, возможно, страдает мигренью, – осторожно говорит бармен. – Ей уже случалось по нескольку дней не выходить из номера…
Заместитель директора морщится. Он с трудом в это верит. И главное, боится. Виконт нервно сплетает пальцы. И у него, и у Вдовы это просто навязчивая идея: предугадать любой эксцесс со стороны Бланш. Но как ее контролировать, если она даже не показывается на люди?
– Я знаю, что вчера вечером в апартаменты супругов Озелло доставлена бутылка «Перье-Жуэ», – нервозно продолжает Виконт. – Когда они в следующий раз закажут спиртное, я хочу, чтобы вы отнесли заказ лично. Вы поняли?
– Прекрасно понял, – отвечает Франк. – Положитесь на меня.
Зюсс залпом допивает виски и торопливо уходит.
Франк закрывает бар, на душе у него погано. Пошли они все подальше, Старуха и оба ее швейцарца! И речи не может быть о том, чтобы он сам отправился к Озелло. Он и с места не сдвинется. И уж точно не пойдет к Бланш первым. Если она захочет его увидеть, спустится сама. И если ей нужен морфий, она знает, где его найти. Как в тот день в июне прошлого года.
После блистательной победы над Старухой, случившейся в июне 1936 г. в компании с пресловутой Хармаевой, Бланш несколько месяцев вела себя тише воды, ниже травы. С весны следующего года она постепенно вернулась в бар и даже стала завсегдатаем элегантного клуба, собиравшегося по вечерам в четверг. Мужчины были от нее без ума, и первыми пали Хемингуэй и Фицджеральд. Даже Гитри принял ее, а уж на что великий женоненавистник.
Я стоял за стойкой: обслуживал, советовал, изобретал.
Как и Арлетти, Бланш обращалась ко мне «мой милый Франк» с легким нью-йоркским акцентом – это просто невинный флирт, думал я. Иногда ее вели под ручку вульгарнейшие субъекты, иногда она приходила одна и дальше пила коктейль за коктейлем, пока ее горящие глаза не начинали потихоньку туманиться. Я должен был понять, что ее мучает жестокая тоска. Ее подруга Лили Хармаева уехала восемь месяцев назад, чтобы вместе с испанскими республиканцами сражаться против Франко, и Бланш ужасно по ней скучала. Лили вела увлекательную, опасную жизнь, а Бланш, запертая в комфортабельном отеле «Ритц», вынуждена была убивать время. Она не видела смысла в такой жизни, ей нечем было себя занять, и она глушила тоску выпивкой. Или запоем читала. Романы Пруста были написаны словно для нее. Конец «Любви Свана» она знала наизусть и вместе с его героем угрюмо спрашивала себя, как можно было потратить долгие годы жизни на любовь к человеку, который, в общем-то, и не в твоем вкусе и вряд ли тебе подходит.