«Пока я их с него не сбил.»
Эта мысль вызвала короткую улыбку — было приятно, даже вспоминать было приятно, а вмазать по этой наглой роже было приятно вдвойне, и втройне приятно было от удивления, с которым учитель окинул его взглядом, поднимаясь после удара — он как будто не ожидал, что кто-то вообще сможет к нему прикоснуться. Когда учитель падал, он на секунду увидел его уши, обычно скрытые волосами — странной заострённой формы, как у желтоволосой Призванной короля Георга 16го, которая умудрилась разбиться насмерть, упав всего лишь со второго этажа.
На момент её смерти он был в отъезде, а когда вернулся, её уже похоронили, но главу особого отдела такие мелочи никогда не останавливали — он украл тело и разобрал до последней косточки, убедившись в том, что и до этого знал — она не человек. И их таких много.
«Они ходят по нашему миру неузнанными, и смеются над нашей недалёкостью. А мы совершенно ничего о них не знаем, и мним себя хозяевами своего мира, а миров во вселенной тьма, и то, что нам о них рассказывают Призванные — капля в море.»
Он опять посмотрел на браслет в правой руке — маленькая вещица, значащая очень много.
«Куда я лезу вообще... Я ничего о ней не знаю. Она из другого мира, там всё другое, она вообще может здесь не выжить.»
От этой мысли внутри опять вспыхнула искра, но быстро потухла — сил не было, он выгорел весь, сколько его было, там, у порога прекрасной Кан Ро Танг, которая даже не пожелала обратить внимание и дать ему минуту времени, полминуты, двадцать секунд хотя бы — он знал, что долго слушать она не будет, поэтому убрал из своей речи всё лишнее, оставив голую беззащитную правду, как единственное, что имеет значение.
«Она даже не дала мне сказать. Увидела меня, увидела браслет, махнула рукой и повторила то же самое, что говорила раньше — она не даст своего благословения на эту глупость, никогда, пора бы уже выкинуть это из головы и повзрослеть наконец.»
Он поднимался по ступенькам, превозмогая желание обернуться — ему казалось, его тело упало где-то пролётом ниже, а он не заметил. Тела как будто вообще не было, был чистый дух, полный бездонного разочарования и стыда.
«Как я теперь к ней приду? Как посмотрю ей в глаза, как посмею взять чашку из её рук, как посмею к ней прикоснуться? Она же ждёт. Она давно ждёт, и выглядит так, как будто для неё совсем не трудно ждать, но это ложь, ей трудно, и это весь мир понимает. А она лжёт во спасение моей бессовестной души, каждый день, день за днём, с такой улыбкой, как будто в жизни нет более приятного занятия, чем спасать мою душу.»
Браслет в руке ощущался как улика, что-то смертельное, что станет ключевым, когда всё наконец-то станет полностью ясно, тайное станет явным, и виновный будет наказан, а пострадавший — отомщён.
«Гравировку сделал, святая наивность, хуже Барта.»
Он провернул браслет в ладони, по гладко отполированной изнанке пробежало отражение серых облаков и чёрной фигуры на фоне неба, и иероглифы, этой самой рукой написанные: «Кан Вэй Ра Ни Ка», священный источник бесконечной нежности. По поводу «нежности» он сомневался, но против первоисточника решил не идти — не он давал ей это имя, может быть, для своей семьи она действительно была нежной.
