– Что застыли? – усмехнулся Тышко.
Лицо его раскраснелось от ходьбы и начинающейся жары. Видно, давно наведывался в монастырь и соскучился по нему.
– Не представляла такую красоту, – призналась дочь, прикрывая маленькой ручкой, как козырьком, глаза.
– Здесь целый городок, – воскликнул я.
Тышко увлек нас к воротам в бывший монастырь. С левой стороны от них виднелись дверь и защищенное металлической решеткой окошко.
– Проходная, – объяснил Тышко.
Зашли в помещение. Там стояло пару вертушек, к которым прижималась кабинка охранника. В ней сидел знакомый мне дядя Петя. Смуглый, с черными волосами, мужчина, уже утративший свою свежесть. Несколько раз заходил к нам домой. Благо, жил в нашем селе.
Рядом с ним на столике лежали кусочки мелко порезанного сала, несколько помидоров и четвертинка магазинного хлеба.
Петя узнал нас, прикрыл еду бумагой и встал навстречу.
– Здоров! – протянул ему руку Тышко.
– Сегодня выходной, никого нет, – насторожился Петя. – Что вас сюда привело?
– Монастырь детям хочу показать.
– Гаврилыч, ты в своем уме? Это ж военный завод. Хочешь за решетку угодить?
– Старый город умирает. Сам бывший монах, знаешь. Мы с тобою видели эту красоту. А наши дети – нет. И, наверное, никогда не увидят.
– Возьму телефон, позвоню, куда следует. Другие виды придется созерцать.
– Не трясись! Прошли те времена. Уже ничего не будет.
– Хватит с меня. Пожить еще хочется.
– Уважь, Петя! Не мне – детям. Видишь, как у них глаза горят.
Петя колеблется с минуту. Оглядывается вокруг. Берет ключи.
– Только быстро! Не дай Бог, узнает начальство.
Ведет нас к старому знакомому, которого сегодня предстоит узнать поближе.
– Это собор Рождества Пресвятой Богородицы, – объясняет. – Сколько он видел на своем веку, сколько раз перестраивался, ни словом сказать, ни пером описать. Пережил смутные времена, крестьянские восстания, войны, революцию…
– Сейчас находится под угрозой исчезновения, – добавляет Тышко.
– Еще в летописях XII века неоднократно упоминался деревянный острог, на месте которого в конце XVI построили каменную цитадель, – продолжает бывший монах. – Называлась она Кремлем и была шестиугольной в плане, с круглыми угловыми башнями и квадратной надвратной.
Не случайно здесь поселились монахи, в случае войны защищали монастырь-крепость…
Подвел к трехэтажной постройке, в которой сейчас цех завода.
– В ней трудно узнать Иоанновскую церковь, – сказал. – Несмотря на внушительные размеры, ее одноглавый силуэт хорошо вписывался в ансамбль. После революции, когда монастырь ликвидировали, купол снесли. Церковь стала похожа на большой жилой дом.
– Здесь сейчас гараж, – объясняет Тышко, показывая на продолговатое одноэтажное здание.
Оно наполовину разрушено. Везде валяется металл, разлито масло, стены исписаны, закопчены.
– Смотреть больно на такую срамоту, – возмущается Тышко. – Не верится, что наши люди на такое способны.
Подходим к колокольне. Невольно останавливаемся, чтобы потрогать ее стены, пощупать руками историю.
И мы, и взрослые несколько минут стоим без движения. Мне кажется, что в такие минуты перед глазами проходит вся жизнь. Как на исповеди, о которой нам говорила бабушка: все хорошее и плохое.
– Теперь видите, что теряем? – обращается к нам с Надей Тышко.
– Постройки разрушаются, – говорит Петя. – На куполах нет покрытия, виднеются черные доски. Дожди и ветры убрали верхний слой штукатурки. В нескольких местах стены потрескались. Но все равно не оставляют людей равнодушными.
