Башня говорящего осла - страница 18

Гантимур сразу понял, что рассказы о том, что в башне колдовство невозможно, – чушь собачья. Никакой антимагией тут и не пахло. Маги, регулярно наводившие здесь чары, видимо, действительно были прохиндеи. Выбраться отсюда не стоило больших усилий. Но в том-то и загвоздка, что Костик находился в руках у Шляпсона. А Шляпсон в своей писульке, намекал, что за неповиновение Гантимура может расплатиться его сын. И как только Гантимур сбежит отсюда, Шляпсону станет это известно, и тогда Костя…

– Ну, Шляпсон! – сказал Костин папа, сжав кулаки. – Я тебе твою флейту … – но договаривать не стал. Он понимал, что сейчас от ярости мало толку. Лучший советчик в создавшемся положении – холодный рассудок.

Есть такой закон, называется первый волшебный. В учебниках по элементарной магии его помещают в первом параграфе или даже в предисловии, потому что знать его нужно так же твёрдо, как жи-ши пиши с буквой и. Закон гласит: на всякую волшебную силу найдётся ещё большая неволшебная сила. А это значит, что если чего-то можно добиться волшебством, то того же самого и даже большего можно добиться и без волшебства.

Вот, допустим, наколдовал кто-нибудь себе пятерку по физике и ходит с гордо поднятой головой, как будто ему Нобелевскую премию только что вручили. Но за этой пятеркой нет ни труда, ни твердых знаний. А его одноклассник добросовестно сидел за учебниками – в результате и оценки хорошие, и знаний хоть отбавляй, то есть добился он гораздо большего. В этом и есть суть первого волшебного закона.

А ещё закон так можно трактовать: каков бы ты ни был волшебник, тебя можно одолеть, не прибегая к волшебству. Это непросто, но возможно. Вот как с Костиным папой: такой могущественный волшебник, а полностью обезоружен и припёрт к стенке хитростью Шляпсона. Но это вовсе не значит, что стоит сложить лапки и лишь робко мечтать, что у Шляпсона проснутся благородные чувства и он со слезами раскаяния отпустят и папу, и сына на все четыре стороны.

Гантимур понимал, что если бы его хотели убить, это сделали бы еще на лесной дороге. Просто продырявили бы его пулями без предупреждения. Значит, в планы Шляпсона не входило избавиться от принца-волшебника, а заставить его работать на себя. А раз так, то борьба только еще началась и можно надеяться на победу.

Гантимур прилёг на кровать. Накопленная усталость, которую до этого момента замечать было некогда, вдруг разом завладела всем телом.

– Лежу за решеткой в темнице сырой, – пробормотал Гантимур и провалился в крепкий сон.

Уже несколько лет ему повторялось одно и то же сновиденье. Будто жена узнает, что он не тот, за кого себя выдает, и спрашивает, зачем нужно было ее так долго обманывать. Костин папа (я уже говорил) не любил, когда пересказывают сны, но прекрасно понимал: сон ему снится, потому что мучает совесть. Он жил двумя жизнями: обычной и волшебной, и обе жизни ему были дороги, и совсем не хотелось из двух выбирать какую-то одну. Но чем дальше, тем понятнее становилось: жить двумя раздельными жизнями неправедно и неудобно. Их следует каким-то макаром объединить. Но каким – на этот вопрос Гантимур ответа пока не знал.

В нынешнем сне жена с недовольным видом сидела в кресле и спрашивала Гантимура, лежащего на арестантской шконке:

– Что же это получается, товарищ муж? Если ты принц, то я принцесса. А у меня даже трона нет, только это кресло поролоновое. Оно же старое, его на помойку выбросить давно пора! А вдобавок ты ещё в тюрьму загремел. Ребенок совсем от рук отбился без отцовского внимания. Вот где он сейчас шляется? Веня! Или как там тебя правильно величать? Гантимур! Все эти годы ты мне врал! Как ты мог со мной так поступать! А я-то, дура, продолжаю тебя любить!