– Сашу знал давно, – говорил он. – Лет двадцать, наверное. Мы вместе и лабораторию эту организовали, персонал набирали. Так что стояли, так сказать, у истоков.
Смирнов уважительно кивнул.
– Ученый он был от Бога, – продолжал Бирюков. – Гений, я думаю. Большая потеря для генетики.
– А как у него складывались отношения с людьми? С коллегами в том числе.
– По-разному.
– Конфликтовал? – осторожно спросил Смирнов.
– Постоянно.
– Что-нибудь серьезное? – Следователь задал вопрос, уже зная, что ему ответят.
– Да нет, так, мелкие дрязги. Думаете, его из-за этого убили?
– Нет, – честно признался Смирнов. – Скажите, а как вы испытываете лекарства?
Бирюков усмехнулся:
– Все законно, можете проверить документы. Они у Калужникова.
– Я верю, не подумайте. Но мне интересно, как это происходит.
– Видите ли, генная терапия – наука уже не новая. Не надо думать, что мы ставим какие-то уникальные эксперименты. Тут приходится действовать очень осторожно. Мы работаем с эмбрионами и детьми в возрасте до семнадцати лет. Это наша специализация. Иногда выезжаем, но чаще посещают нас.
– То есть вы лечите детей? Прямо тут? – Ручка замерла в руке Смирнова.
– Ну конечно. И уже много лет.
– Сколько?
– Дайте подумать. Лет шестнадцать.
– Многих вылечили?
– Достаточно.
– Примерно сказать можете?
– Могу точно, но нужно документы смотреть.
– Не надо. Навскидку.
Бирюков осуждающе покачал головой:
– Это же детские судьбы, а вы «навскидку».
– Извините. И все же, сколько вы излечили? Сотню, тысячу?
– Сотни две. Может, немного больше. Некоторые еще проходят лечение.
– Сейчас сколько у вас наблюдается пациентов?
– Это я вам могу сказать точно. Семьдесят четыре.
Смирнов присвистнул.
– Всех удается вылечить?
– Нет. Но большинство.
Смирнов поблагодарил химика, взял у него номер телефона и отправился дальше.
Людмила Ивановна Самсонова находилась в кабинете, который делила с мужем. Так было написано на двери. Она сидела за компьютером и что-то печатала. Смирнов представился и объяснил, что ему нужно. Вздохнув и с сожалением взглянув на монитор, женщина развернулась и положила локти на стол. На вид ей было столько же, сколько и мужу. Крашеная брюнетка с тонкими, властными чертами лица и ярким макияжем. В ушах – маленькие старомодные серьги с прозрачными камешками.
– Каким был Марухин? – медленно повторила Самсонова. – Дайте подумать. – Она сложила ладони и уткнулась в них лбом.
Пока женщина собиралась с мыслями, Смирнов разглядывал кабинет. Стеллажи, сейф, оргтехника, вентилятор в углу, куча дипломов в рамках, развешанных по стенам. Бросалось в глаза только одно: кубки и медали на разноцветных ленточках, видневшиеся буквально повсюду.
– Кому принадлежат все эти призы? – спросил Смирнов.
– А? – подняла на него глаза женщина, не сразу поняв вопрос. Затем улыбнулась. – Это наших детей. – Она взяла стоявшую на столе фотографию в рамке и развернула так, чтобы следователь мог ее видеть. – Ксюша и Максим.
На Смирнова смотрели два улыбающихся подростка. Очень похожие друг на друга.
– Сколько им? – вежливо поинтересовался полицейский.
Если тебе показывают фотографию своих детей, надо задать хотя бы пару вопросов.
– По четырнадцать.
– Близнецы?
– Двойняшки. Они разнояйцевые.
– А как похожи.
– Да уж.
Смирнов помолчал, разглядывая детские лица. Вдруг ему в голову пришла неприятная мысль.
– Они больны? – уточнил он. – Что-то генетическое?
– Нет, что вы! Просто держу тут их… добро. – Женщина улыбнулась. – Чтобы не расслабляться, – добавила она.
