– У Дэниэла эксклюзивная журналистская аккредитация от «Вестника Республики»…
Кит хмыкнул, наблюдая, как брат готовится выступать. Для ангела смерти он держался на редкость непринужденно, махал хорошеньким девушкам и знакомым, раскланивался, мелодично откашливался, и картинно встряхивал головой, отбрасывая льняные кудри на лилейное чело.
– Мне не нравится, когда ты меня называешь глупой курицей, – сказала Терри обидчиво.
– Да что ты.
– Я серьезно, Кит, это очень неприятно.
– Прости, дорогая, но, когда я вижу нечто, что выглядит, как глупая курица, и кудахчет, как глупая курица, как мне прикажешь это называть?
Терри поняла, что ей все равно не подыскать достойного ответа и замолчала. А Дэниэл закончил развлекать светскую публику пижонскими ужимками и широко улыбнулся, демонстрируя сахарной белизны ровные, крепкие, молодые зубы.
– Сейчас я прочту вам мое самое новое и лучшее стихотворение. Вообще-то, это отрывок из моей будущей поэмы. А поэма моя называется…
– Пожалуйста, только не «Смерть диктатуре», – шепотом взмолился Кит, закрывая лицо руками.
– Смерть! – крикнул Дэниэл, глядя на смокинги и вечерние платья, изумруды и сапфиры, шелка и жемчуг, на устриц, утиный паштет, ликеры, шампанское, на лощеных джентльменов и холеных дам, которые с легкостью могли позволить себе выложить двадцать тысяч империалов за билет на пустейшее светское мероприятие. – Смерть! Смерть диктатуре!
Поразительно, но в это же самое время еще один человек страстно и отчаянно считал, что диктатура заслуживает медленной, мучительной смерти. Правда, его мнение едва ли могло иметь какое-то значение, учитывая, что он был официально признан невменяемым, и в данный момент находился в Тридцать Четвертом госпитале психосоматического здоровья под патронажем Ассоциации Абсолютной Абстиненции, Родиния, Форт Сибирь, Первое Имперское Кольцо, Квадрант 1—1DC.
В то время, как Дэниэл Ланкастер выступал на поэтических чтениях и наслаждался воистину грандиозным успехом, пациента из палаты Шестнадцать-люкс санитары волокли по коридору в кабинет главного врача Тридцать Четвертого. Пациент никуда идти не хотел и сильно упирался, но он был один, стар и немощен, а санитаров было трое, таких же здоровых и величественных, как многовековые дубы в парке при госпитале. Вели они себя, впрочем, с пациентом в высшей степени корректно и обходительно, и носили не белую униформу, а костюмы и галстуки.
При Тридцать Четвертом существовало отделение и для бесплатных пациентов, но, в целом, госпиталь специализировался на излечении детских душевных травм и неврозов у Богатых и Знаменитых с соответствующими их социальному статусу расценками. По-настоящему тяжелые случаи среди платных пациентов встречались редко. За двадцать лет работы в своей должности главный врач Тридцать Четвертого вполне уразумел, что деньги и слава – лучшее лекарство от всех недугов. Так что, в основном, приходилось иметь дело с тривиальными случаями алкоголизма, наркомании, гомосексуализма, неумеренной тяги к азартным играм или женщинам.
К сожалению, пациент из люкса 16 был действительно болен, сильно болен. Мания преследования, стремительно прогрессирующая шизофрения, отягощенные, в связи с преклонным возрастом пациента, старческой деменцией, попросту говоря, слабоумием. Так что наметившееся улучшение состояния пациента не обманывало умудренного печальным опытом главного врача. То было далеко не излечение, не ремиссия, а лишь затишье перед бурей.
