– Я, пожалуй, пойду, прилягу, – сказал царь, отстраняя рукой пергамент.
– Помочь? – Спросил Александр.
– Сам, – отмахнулся Иван.
Санька и Сильвестр остались вдвоём.
– Алёшка, чёй-то больно убивается по упырям. Дочь свою Анну хотел за Никитку отдать. У того-то первая жёнка помёрла… Хе-хе-хе… За упыря… Хе-хе-хе…
Он приложился к большому ковшу минуты на полторы.
– Давненько я не упокоевал мертвяков.
– Да, какие же они мертвяки, когда живыми были? Может не так всё? Упыри наоборот упитые должны быть.
– Это только в быличках5 упыри кровь сосут, – сказал духовник. – Они души людские высасывают.
– Так отчего же они тогда помёрли? – Продолжил Санька глумиться над священником.
– Колдуны это, – уверенно сказал Сильвестр. – Я давно подозревал. Слишком много Захарьиных развелось. Остальные роды мрут: и в младенчестве, и от хворобы и от ратных ран, а эти… Как грибы – поганки. Колдун не умирает, а становится упырём.
– Так что ж они умерли, то? – Усмехнулся Санька.
– Такие упыри, что живут среди людей, прячут душу под камень и пока она там, не могут умереть. Кто-то тот камень поднял. Умерших колдунов надо сжигать. Некоторые колдуны специально просят об этом детей, чтобы упокоиться. Тех кого не сожгли, становятся упырями.
– Во дела! – Удивился Санька. – Он уже и сам стал верить в россказни попа. Так убедительно он говорил.
– И что теперь будет?! – Спросил он.
– Сошлют всех на кулижки. Слышал, небось?
– И где это?
– Кулижки? Это очень далеко. В болотах и лесах Ладоги. Да не успеет государь. Все они в Литву уйдут. Вся челядь Захарьиных собирает монатки. Кто-то уже отъехал вперёд на Новгород. Да может то и к лучшему… Мороки государю меньше.
Вошёл хмурый Адашев. Ни на кого не глядя, сел за стол, не снимая верхнего кафтана и шапки.
– Чего ты, Алёшка, смурной такой? Испей мёда!
– Пошли, выйдем, – сказал Адашев, не отвечая на слова попа.
– Это ты кому? – Удивился тот.
– Ему.
– Пошли, – вздохнул Санька.
Он накинул короткую меховую куртку с капюшоном, покрытую белым шёлком. Оказалось, что и в мороз, это лучшая ткань. Шёлк на морозе совсем не терял свойства и даже становился прочнее.
Адашев шёл быстро в сторону ворот, выходивших на правый берег Луги. Из-за холма вертикально вверх поднимался густой дым.
– Не пойду я туда, Алексей Фёдорович, – запротивился Александр и остановился.
Адашев развернулся. Лицо его было белым, на перекошенных губах белела засохшая пена.
– Лучше бы я сдох, Ракшай, или кто там ты?! – Почти крикнул он. – Как! Как мне сейчас жить?! Я бы уже сейчас наложил на себя руки, да дочь у меня!
Адашев упал на колени и закрыл лицо ладонями. Он мычал и раскачивался долго. Ракшай подошёл и, сев на колени перед ним, уткнулся в него лицом, положив руки на плечи. Они рыдали вместе.
– Но, что делать было, Фёдорыч, – выл Санька. – Не мог я тебя потерять.
Адашев мычал и раскачивался. Санька подвывал. Проходившие мимо мужики и бабы кланялись и крестились. Наконец Адашев отнял ладони и поднял на парня глаза. Что-то такое почитал в них Адашев, тоску ли, страх ли, но прижал он к себе Саньку и снова зарыдал.
