И вот их машина запылила по дороге, Тимофеич у ворот провожал ее глазами, а Даша, высунувшись из окна, махала ему. Жители деревни отвлеклись от своих деревенских дел и тоже смотрели вслед уезжающим гостям. В их местах каждый новый человек, каждый приезд и отъезд – это уже маленькое событие. Когда выехали на проселочную дорогу, увидели, что и орел провожает их, кружит над дорогой, не упускает их из виду. Какое-то время он, казалось, плыл по небу за ними, круги его смещались плавно на юг, куда направлялись путешественники. Потом отстал, растворился в небе. Гости гостями, но свои орлиные дела важнее: нужно охранять сокровища.
Даша хоть и грустила, была рада, что пора уезжать: слишком уж насыщенными получились последние два дня. Очень много было такого, что не укладывалось в голове и теперь лишило ее покоя. И, если честно, ей было здесь немного жутко. А больше всего было не по себе именно из-за неспокойных снов: они были слишком реалистичными (со звуками и даже запахами) и очень уж тесно связанными с тем, что происходило вокруг, будто сны были продолжением историй. Интересно, у Антохи такие же ощущения? Или это у нее какое-то особое восприятие? Хотелось спросить, но как? Не может же она всерьез сказать, что во сне к ней являлся призрак Степана Разина. Именно такой, как описывал его Тимофеич: с бородой и в зипуне, с огнем в глазах. А кроме Антона поделиться было не с кем.
Даша вдруг очень остро почувствовала, что она совсем одна. У нее нет близких друзей. Точнее, друзья есть, но считать их действительно близкими, родственными душами она не может. Самым родным человеком для нее всегда была бабушка. Даша очень болезненно пережила ее уход и именно тогда осознала, что теперь у нее нет никого. У мамы своя жизнь. Отношения с нею не были натянутыми, скорее их почти не было. Формально они поддерживали связь, периодически созванивались и интересовались делами друг друга. Но в этом была некая отстраненность.
И вот сейчас, впервые за много лет, она ехала к маме. Идея этой поездки принадлежала не ей, Антону: надо же познакомиться с семьей любимой девушки. Это, по его мнению, было частью обязательной программы серьезных отношений. Главным формалистом из них двоих явно был он. Даша не возражала, нет, дело совсем в другом. Она не испытывала потребности в этой церемонии. Когда они с Антохой уже всерьез встречались, она мысленно представляла его бабушке: рассказывала о нем, думала, что бы бабушка сказала вот про это, а что – про то. Она смотрела на него ее глазами и оценивала по ее системе ценностей. Приходила к выводу, что бабушка бы их союз одобрила. Мама, конечно, была в курсе Дашиной личной жизни, но гораздо более поверхностно, чем это бывает в классических случаях материнской заботы и вовлеченности. И Даша не особенно старалась это исправить: она уже привыкла быть предоставленной самой себе.
У Антона эта ее самостоятельность вызывала уважение, хотя некоторые ее поступки и слова он понять не мог. Да это и вряд ли было возможно: слишком по-разному складывалась их жизнь. Они нечасто об этом говорили, очень немного еще времени провели вместе. Они так наслаждались тем, что было у них сегодня, и только-только начали заглядывать в свое совместное завтра. А на вчера, которое было у каждого свое, еще не успели оглянуться. И вот сейчас было очень подходящее время для этого: в этой совместной поездке, которая превращалась в приключение, они могли не просто лучше узнать друг друга, но и заглянуть в семейные тайники и даже заочно познакомиться со скелетами в шкафах друг у друга. Времени в дороге достаточно для разговоров.
