– Всё исполню, княже, не кручинься, – пыхтя, боярин ещё раз поклонился и вышел вон.
– Княжича Владислава к князю! – послышался удаляющийся голос тиуна7.
Оставшись в одиночестве, Мстислав Игоревич медленно подошёл к массивному столу, примостившемуся в углу под оконцем, и засунул свиток с худыми новостями в дорожную суму, поглубже.
Скрипнула дверь. Кланяясь, в палаты вошёл невысокий щуплый служка. Следом за ним два отрока внесли княжеское походное одеяние, сложили всё на лавку, отвесили земной поклон, и, не поднимая голов, вышли.
– Изволишь ли, княже, снарядиться? Одёжа твоя готова.
– Да, путь неблизкий, поспешать надо.
– Батюшка!
В светлицу вбежал княжич в новом зелёном аксамитовом8 кафтане с золотыми зарукавьями, украшенном шитой каймой, и такого же цвета сафьяновых сапогах. Заприметив огнищного9, суетящегося у княжеских сундуков, смутился и замер посередь светлицы.
– Скройся, покуда не позову, – приказал князь служке.
Огнищный, не поднимая головы, отвесил поясной поклон и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
– Чадо моё!
Быстрыми шагами Мстислав Игоревич подошёл к наследнику и обнял, спрятав от волнения лицо в волосах Владислава.
– Случилось недоброе, батюшка? – отстранившись, княжич будто почувствовал неладное.
– Слухи дошли – неспокойно в округе, – присаживаясь на лавку и увлекая его за рукав, начал князь. – Пока меня в Рязани не будет, держи ухо востро. Коли случится чего, не мешкай, дай знать в Муром. Вернее станет послать двух гонцов – по реке и по земле.
– Отчего тревожно тебе так, поведай! Худые вести? – княжич смотрел с волнением и трепетом.
Мстислав Игоревич тяжело поднялся, подошёл к столу, сунул руку в дорожную суму. Поначалу хотел достать грамоту от Зоремира, да передумал. Взял ту, что лежала на столе, и подал наследнику.
– Взгляни! Из-за реки прислали. Ратники повадились, то ли Переяславские, то ли Суздальские, то ли ещё чьи. В боевом облачении являются. Покажутся на берегу, постоят, на Рязань поглядят, об чём-то промеж собой поговорят, походят и уедут. Жители деревни страшатся гостей незваных. Упросили старосту челобитную писать.
– И часто показываются сии ратники? – княжич задумчиво изучал письмена.
– Частенько! Две-три зорьки их нет, потом опять наведаются, жителей распугают, смуту внесут и уедут.
Владислав вернул свиток отцу.
– Много их?
– До дюжины будет. Ты посматривай на другой берег. Мало ли чего приключится. Не к добру это.
– Не печалься, батюшка! Присмотрю.
Князь положил свиток в суму.
– Тебя аще что-то гложет. Об чём печаль твоя, поведай!
– О тебе, чадо моё! Никогда прежде мы так надолго не разлучались.
– Так останься! – тоскливо попросил Владислав.
Длинные пряди цвета льна, схваченные золотым обручем, шёлком струились по плечам. Мстислав Игоревич тяжело вздохнул, подошёл к княжичу и поправил выбившиеся из-под обруча волосы. Грустная улыбка тронула его губы.
– Али тебе не ведомо, сколь тяжко мне оставлять любимое дитя?
– Знамо, батюшка. Токмо ты всё одно едешь.
Владислав высвободился из объятий и, отвернувшись, отошёл к оконцу, чтобы не глядеть на отца. Из распахнутых створок доносились крики. На теремном дворе суетились служки, завершая погрузку припасов на повозки.
– Мне должно ехать. Князь Муромский ждёт. Дело у него к наместникам. Будем думать, где оборонительные крепости и сторожевые башни ставить, да земляные валы насыпать, для защиты от набегов басурманских. Рязань ещё не окрепла силою. Град наш только в том годе стеной оброс. Его и ставили-то на границе с землями кочевыми, дикими. Ежели явится супостат какой, нашей дружине тут биться. Мало ратников у нас. Посему, без войска муромского не выстоять. А коли князь Ярослав слово крепкое сдержит да подсобит в тягости, и ему спокойнее, и нам подмога.
