– Это я как раз знаю, а вот о том, что столкнуло их с родных берегов, узнал только ныне.
– Знаешь… Тогда чего ты ещё хочешь от меня? Кроме того, что я пообещал о твоей прекрасной возлюбленной? Ежли найду её, где искать тебя, Арий?
– На Байкале ищи, полечу туда.
– Полетишь? – удивился Орсег. – Как это? Сам? До самого Байкала?
Я улыбнулся, глядя на него:
– Не пугайся так-то, есть у меня способность летать, но сам я, конечно, до Байкала не долечу, вот и придумал сделать птицу из дерева. Так что… вот так и летаю над землёй.
– Выдумщик ты, однако ж, на редкость… – покачал головой Орсег, удивлённо и даже как-то обескуражено усмехаясь. – Удивляться устал. Если ты с воздуха не увидел свою потерю… думаешь, я смогу сыскать? Но… – он поглядел вопросительно. – Ежли так хорошо схоронилась, может быть, стоит отпустить её, коли не хочет, чтобы нашли? Ведь не для мести ищешь, можно и отпустить.
Не для мести… не уверен я уже, что в моей страсти не подмешана даже и месть…
Я посмотрел на него, я не был уверен, что Аяя прячется от меня, что вообще предполагает, что я ищу её. Я не уверен, что она знает, что я жив. Но этого я вслух не сказал. Мне уже надоело, что все взяли за правило копаться во мне, удивляясь, пытаться разбирать по косточкам мою душу, чтобы им было проще и понятней, что же я за явление такое…
– Ладно, Арий, я всё понял, продолжу искать для тебя, потому что обещал Мировасору, он не просит напрасно, хотя в твоём случае, мне кажется, он хочет увидеть её сам и понять, что такого в ней особенного. Поразил ты его.
Я почти разозлился, «поразил его», кто бы знал, до чего мне безразлично ваше отношение, ваш ко мне досужий интерес. Удивительно всё же, искал предвечных многие годы, нашёл и кроме раздражения и скуки ничего они во мне не вызывают. Но это потому что беды моей разрешить оказались неспособны, я надеялся на них сильнее, чем полагалось, предвечные всё же люди, не Боги. А если разобраться обычные люди куда ценнее нас, полубогов. Вот Гор обычный смертный юноша намного живее и интереснее. Мы распрощались с Орсегом на сегодня.
Проходили дни и дни, седмицы, плечо к плечу мы с Гором сразились со штормом, который вытряс из нас всех всю душу, и мы, привязанные к мачтам, болтались по палубе, с которой убрали всё, что могло быть смыто в море, и нас бросало из стороны в сторону и поливало волнами, накрывавшими вновь и вновь наш большой прекрасный корабль, который стал казаться крошечной ореховой скорлупкой, вроде тех, из которых мы с Эриком и друзьями делали кораблики в детстве. Мы отплевывались, барахтаясь, и едва проморгав глазами сквозь залившую их воду, видели новый гигантский вал, надвигающийся на корабль, и снова накрывало нас, опрокидывало в бездну, чтобы опять задрать, подкидывая к небу, как соринку…
Едва мы просохли и перестали трястись от слабости, оценив урон, нанесенный бурей, настал неожиданный штиль, когда паруса обвисли тряпками, а гребцы, измученные непреодолимым в безветрие зноем, начали заболевать, страдая, и отказывались грести. И это стало чуть ли не хуже бури, потому что буря сколь ни была сильна всё же длилась около суток, а проклятое затишье после растянулось на много дней…
Но и это мы преодолели, к счастью, рачительно распределённой воды хватило, чтобы мы не начали гибнуть. Надо сказать в эти дни я не одну сотню раз вспомнил наше Великое Море и понял, насколько оно добро было к нам, ни таких безмерных расстояний, ни злобных капризов погоды не бывало ни разу на нём, чтобы корабли оказывались на грани гибели, как наш…
